Про грызущего.

гранит науки

«Господи, что сегодня происходит с отечественной наукой! Что сегодня происходит с теми кадрами, которые пополняют храм ее! То уму, даже самому изощренному, непостижимо. Ну, как постичь тот факт, что ученых мужей у нас с каждым годом становится все больше, а научных открытий все меньше? Раньше, говорят, все было наоборот, а ныне в кого не ткни пальцем – академик или, на худой конец, доцент с аспирантом. Во времена почти былинные бывала случаи, когда простой поморский парень, увязавшись вслед за торговцами рыбой, пешком дошел до самой Москвы, где с таким аппетитом стал грызть гранит науки, что вскоре от этого самого гранита одна только крошка осталась. А мы ? Что мы сегодня можем, почему идем к светочу знании через задний проход? Не пора ли выходить на дорогу большой науки, чтобы не только глаголом жечь сердца жестокосердные, характеры жестоковыйные, нравы низкопавшие?»

Павел Леонидович на одном дыхании прочитал введение к своей докторской диссертации и оказался им очень доволен. «Какой стиль, какой масштаб, ведь умеют же писать! – подумал он, и тот час же осекся. – Что это я, ведь написанное должно мне принадлежать, а я о себе да в третьем лице – нехорошо».

Пока Павел Леонидович крепил в себе дух научного сомнения, копил искры вдохновения и зажигал факел научного поиска, пока его сослуживцы, подчиненные и не очень подчиненные, а также знакомые и друзья давно уже миновали ступени кандидатов и докторов и уже ждали, когда им на стол положат готовую академическую монографию, чтобы благодаря ей стать как минимум членами-корреспондентами, он остепенился лишь как кандидат наук.

«Не пора ли замахнуться на Вильяма нашего, Шекспира? – рассуждал он, смутно припоминая, кому могли принадлежать сии крылатые слова. – Орешек знанья тверд, – продолжал цитировать классику Павел Леонидович, – но мы не привыкли отступать. Нам расколоть его поможет, – он некоторое время задумался в поисках рифмы и продолжил, – наука все на свете знать!»

Жажду знаний и стремление к поиску научных открытий он ощутил в себе в тот самый миг, когда, сидя под деревом, расположенным в 30-километревой зоне одной атомной станции, вдруг почувствовал, как некий фрукт (или овощ?) с невероятной силой ударил его по голове. В глазах потемнело. Потом эту темноту стали разрезать мелкие частицы, чем-то напоминающие собой молекулы водорода, движущиеся в чреве адронного коллайдера. Их движение закончилось микро взрывом – точной имитацией большого взрыва, в результате которого родилась Вселенная.

Придя в себя после рождения мира, Павел Леонидович увидел рядом грушу размером с баскетбольный мяч. Если бы он не находился в состоянии глубокой научной медитации, благодаря которой снятся периодические таблицы элементов, решение теоремы Ферма, мелькают биномы Ньютона и даются развернутые ответы на два вопроса: есть ли жизнь на Марсе и есть ли жизнь после смерти, – эта груша могла бы его убить. Но наука, как всегда, пришла на помощь.

«Какие огромные груши растут в этой 30-километровой зоне! – восхитился Павел Леонидович. – Надо позвонить своему знакомому агроному, который вот уже несколько лет подряд бьется над диссертацией, посвященной увеличению объема круглых плодов и фруктов, – пусть приезжает в научную экспедицию. Здесь есть где развернуться. Здесь есть не только круглые фрукты, но местами встречаются и квадратные. Пусть пишет, а то тему кто-нибудь перехватит».

После озарения, причиной которого стало падение груши, он решил принять ванну, чтобы затем приступить к научным изысканиям. Едва он залез в переполненную ароматами гондурасской розы емкость, как ему страшно захотелось выбежать на улицу голым и кричать: «Эврика!» Но он неожиданно вспомнил, что кто-то и где-то уже бегал в непристойном виде с таким же криком, и решил воздержаться от охватившего его желания, справедливо полагая, что этот поступок может быть расценен научной общественностью как плагиат.

После ванны, подкрепившись пятидесятилетним бургундским с сладкими круассанами, он достал из стола свой 370-стра-ничный труд – плод более чем двухлетних исканий. Чтобы за два года написать сей научный опус, понадобились усилия многочисленного коллектива кандидатов и докторов, аспирантов, студентов и даже абитуриентов. Но на титульном листе научного трактата красовалась лаконичная надпись: Павел Леонидович: «Неэкономические факторы роста национальной экономики. Функциональное использование и развитие».

Труда такого масштаба, труда, потребовавшего от него титанических усилий, Павел Леонидович еще не писал. Конечно, приближаясь к написанию опуса, за который могут и «нобелевку» по экономике присудить, за два с половиной года он написал более 20 научных работ, большинство из которых были посвящены проблемам экономического роста.

Когда эти научные творения все более тесными рядами занимали место на полках отечественных библиотек, ему казалось, что скоро, согласно его изысканиям, рост будет таким, что его никто не в силах будет унять. Однако аккурат через два с половиной года, после того как последняя монография Павла Леонидовича проникла в недра библиотечного коллектора, в стране начался невиданный спад. Да такой спад, что, казалось, нигде в мире не найдется такой силы, которая была бы способна его остановить.

«Это все потому, – рассуждал Павел Леонидович, – что все мои научные открытия начинались со слов «Экономические факторы роста национальной экономики». На сегодняшний день все эти факторы оказались исчерпанными. Десять лет мы полагались на них, но все рано или поздно заканчивается. Пора подойти к решению проблем национальной экономики с другой, так сказать, подветренной стороны».

Павел Леонидович был экономистом до мозга костей, до кончиков ушей, до корня волос. Очень давно, когда это требовалось в обязательном порядке, он прочитал (правда, не до конца) первый (не до конца) и второй (только начал) тома «Капитала» Карла Маркса. А третий том и не начинал читать. Что толку читать третий, если два первых не прочитаны?

Что такое «деньги-товар-деньги-плюс», Павел Леонидович, конечно, знал, а вот что представляет собой открытый Марксом «азиатский способ производства» – даже и не догадывался. Большую часть времени наш ученый посвятил хотя и беглому, но изучению экономики раннего капитализма с ее подъемами и спадами, с кризисами перепроизводства и локаутами. Однако ему очень трудно давался раздел, посвященный номинальной и реальной заработной плате, хотя что такое капиталистическая рента, он усвоил достаточно хорошо. Поэтому, когда недруги Павла Леонидовича пытались понять источник его богатств, он лишь тихо посмеивался. Недруги не знали, что наш выдающийся экономист сделал научное открытие, которое можно было бы назвать: «Как извлечь частную прибыль из государственного предприятия».

Правда, это открытие не вошло ни в одну из более чем 20 монографий автора. Однако конспирологи сообщают, что такая монография все же существует, правда, с грифом «Для служебного пользования».

Что касается Маркса, то Павел Леонидович, к сожалению, не дошел до раздела, в котором говорится о внеэкномических формах принуждения к труду. Дело в том, что капиталист, каким бы хитровылепленным он ни был, нанимая на предприятие наемного работника, все же должен его экономически заинтересовать, иначе тот не будет трудиться, а капиталист не получит тот самый «плюсик» к всемирно известной формуле «деньги-товар-деньги». А вот внеэкономические формы принуждения ничего общего с заинтересованностью наемного работника не имеют. Иными словами, пролетарий подвергается самому что ни на есть изощренному экономическому принуждению. А вот рабы в Древнем Риме и Греции, Павел Леонидович, подвергались противоположному виду принуждения. Труд рабов использовался главным образом при сооружении дворцов, храмов, роскошных гробниц фараонов и царей. Рабы были фактически превращены в рабочий скот и подвергались самой нещадной эксплуатации. При феодализме внеэкономическое принуждение заключалось в том, что крепостной крестьянин, имевший земельный надел и свои орудия труда, работал в хозяйстве феодала по принуждению, так как был лично зависим от него. Феодальная земельная собственность могла быть экономически реализована в форме ренты в пользу землевладельца лишь с помощью внеэкономического принуждения,

Кстати, Ius primae noctis, Павел Леонидович, – это тоже из области, где свирепствуют внеэкономические формы принуждения.

Но в своем 370-страничном фолианте наш ученый говорит не о формах, а о неэкономических факторах. Первоначально мы подумали, что к этим факторам относятся резиновая дубинка, плетка, кандалы, долговая яма, «слоник», «ласточка», паяльник и утюг, но не все так просто.

Мы решили их найти, и вот что из этого получилось. К таким факторам, в нашем случае влияющим на прибыль, относят амбиции собственника, «ментальные особенности экономики», уровень предприятия на момент приобретения/создания, тип холдинга, стадии жизненного цикла отрасли (компании), продукта, цели управляющих, тип управления.

Если применить эти факторы к национальной экономике, то никакого открытия здесь нет. Все уже открыто, описано и издано. А вот если подразумевать под «национальной экономикой» одну атомную станцию, то эти самые неэкономические факторы роста очень даже к ней подходят. А если в качестве ведущего менеджера этой самой одной атомной станции поставить Павла Леонидовича, то тут не только докторская диссертация получится, а подлинное научное открытие, достойное выдвижения на Нобелевскую премию в области экономики.

Таким вот образом нам удалось отделить овнов от козлищ. Но неприятный осадок все же остался. Во всех этих неэкономических факторах и формах присутствует какая-то двойственность, впрочем, никак не влияющая на научный гений нашего соискателя докторской степени.

Главное – это грызть. Грызть гранит науки. Подтачивать его статьями и монографиями, научными выступлениями и рефератами. С уменьшением гранита науки возрастает объем полученных знаний. Даже если гранит весь уйдет в науку и не из чего будет делать постамент для памятников великим ученым, человечество от этого потеряет немного, зато сколько приобретет, в том числе и неэкономических факторов.

П. К.
“Время” (06.07.2009)

Фото: http://www.eg.ru/upimg/gbig/20188.jpg