Сергей Утц: «Я никогда не жил совсем без поводка»

"

Это выяснила Елена Налимова и газета “Взгляд”.

К бывшему коллеге по цеху, политику, общественнику Сергею Утцу я иду мимо дверей с табличками «Пищеблок» и «Автоклавная». Пройти к экс-замдиректора ГТРК «Саратов» теперь можно только через приемное отделение. Административное крыло клиники кожных и венерических болезней медуниверситета  находится в старом особняке на Провиантской. Путь к нужному кабинету сложный, как секретный ход, – через подвал, по обложенному кафелем коридору, мимо охранника… Хорошо хоть бахилы не заставляют надевать. У двери главного врача больничный морок рассеивается. Из-за двери слышны властные распоряжения: «Что ты будешь ставить в эфир?! Опять жару и саранчу?!». Наверное, бывших журналистов не бывает. Как и политиков. А вот главврачом можно быть и по совместительству.

ГЛАВВРАЧИ САРАТОВСКОЙ ПОЛИТИКИ

– Сергей Рудольфович, то ли у вас голос громкий, то ли у меня слух хороший, но, сидя в приемной, я слышала, что вы продолжаете руководить ГТРК «Саратов»…
– Каким образом?
– Разговариваете о телерепортажах…
– У меня на прежнем месте работы осталось много друзей. Иногда они просят совета. Чем могу – помогаю.
– У вас и телевизор в кабинете настроен на нужный канал. Контролируете?
– Просто привычка. Я десять лет проработал с телевизором в кабинете. Он у меня и здесь постоянно включен.
– Сложно перестраиваться? Здесь все иначе – другой формат работы,  другая среда…
– Перестраиваться всегда сложно, но необходимо. Но на медицинскую среду мне перестраиваться не надо, потому что я никогда из нее не выпадал. У меня не было ни мгновения, когда бы я прекращал общаться,  контактировать со своими коллегами, друзьями. Я и сейчас, придя на заседание ученого совета, членом которого являюсь, совсем новых людей вижу не больше 10-12 процентов.
А формат – за десять лет работы на ГТРК  формат работы канала менялся не один раз. В 2001 году, когда я только пришел, он был один, в 2011-м, когда ушел, совсем другой. Кардинально изменились требования, уровень контроля. Не буду говорить о качестве, а вот сама методика теперь совсем иная. Когда я пришел, были огромные выпуски: 20-30-минутные. Потом все это стало сжиматься, выходить в более концентрированном виде. Было три выпуска – стало двенадцать. И это серьезные изменения. Это все равно что вам сейчас из еженедельника перейти на ежедневку. А внешне вроде газета и газета: и там на бумаге, и здесь на бумаге. Но это же совершенно разные форматы, согласитесь.
– Согласна. В медиасреде все очень быстро меняется, – новости, форматы… Но в медицине по-другому –  сонно, спокойно, формально. Должность требует большей респектабельности. Как вам далась такая перемена темпов?
– На самом деле не сонно, не спокойно и не формально: с тех пор как в медицине завелось небольшое количество денег, здесь наступил… не ренессанс, конечно, – это слишком смелое определение. Наступило некоторое оживление. Сонное спокойствие было в Советском Союзе, когда строительство планировалось за десять лет, приобретение оборудования необходимо было ждать 5-6 лет. Сейчас больше свободы и у главных врачей, больше денег на медицинское оборудование,  лекарства, больше возможностей для маневра. Сном здесь и не пахнет. Просто сейчас лето, мало народа, кафедры в отпуске. Но я вовсе не против стать респектабельным. Уже и возраст соответствующий.
– А управленческая вертикаль? В медицине она жестче, чем в журналистике.
– Я не понимаю, что такое жесткая вертикаль. В журналистике вы тоже выполняете распоряжения своего руководства, даже если они вам не нравятся. Все одинаково.
– У журналистов поводок длиннее, вам так не кажется? А потом, кроме вертикали в медицине есть еще инструкции, правила…
– Сложно сказать. Я никогда не жил совсем без поводка, к сожалению. Никогда не занимался частным бизнесом, не был на вольных хлебах. Бизнесом не умею заниматься. Я старался находить в своей работе какие-то возможности, степени свободы, но всегда работал в государственной системе: сначала в мединституте, потом в НИИ, затем в правительстве, в областном кожвендиспансере, на государственном телевидении, сейчас в государственной клинике. У меня было шесть мест работы, и каждое с приставкой «государственное».
А инструкции – как без них? Инструкция – это квинтэссенция опыта. У вас тоже есть инструкции и правила. Вы же не будете писать «кАрова»! Я и сам люблю писать инструкции. Потому что должны быть правила игры. А когда правил нет, каждый играет в силу своих знаний и представлений и допускает ошибки.
– Утверждение «хочу лечить людей» (фраза из вашего первого интервью после ухода с ГТРК) для главврача – лукавство. Главврач – это отчетность, закупки… Лечить людей – это рядовой медперсонал, завотделениями.
–  Закупки –  да. Но я все-таки считаю, что главные врачи, которые не занимаются лечебной деятельностью, совершают ошибку, они лишают себя будущего. К тому же это интересно. Вот у меня лупа лежит, видите? Ко мне приходят, я в нее смотрю, ставлю диагноз. Сам выписываю на бланке назначения. Мне даже пытаются давать взятки, которые я не беру. Цветы, конфеты, коньяк. Не отрезаешь себя от врачей, понимаешь какие-то сложности, какие-то проблемы.
Если бы не было возможности вести лечебную деятельность, я бы не согласился перейти сюда. У меня были реальные возможности стать работником минздрава…
– Говорят, сейчас туда никого на аркане не затащишь. И в горздрав никто не рвется. Почему?
– В команду Ипатова не затащишь. Никто не хочет покупать каюту на тонущем корабле. Зачем? А в горздраве пока непонятная ситуация. Комитет всегда был достаточно сложной структурой, непростой. У них самый начальный уровень оказания медицинской помощи, увы, с самым низким бюджетом на больного. Требований много, а денег мало.
– Как вы считаете, почему в саратовской политике так много медиков? Даже если они не занимают значимых должностей, часто это яркие личности,  так или иначе влияющие на местные расклады,  ход истории.
– Раньше в медицину попадали люди с достаточно серьезными, основательными знаниями. Учиться в мединституте сложнее, чем в любом другом высшем учебном заведении. К тому же, если человек становится врачом, он прежде всего становится специалистом в коммуникациях. Если ты очень хороший врач, но не умеешь установить контакт с пациентом, то твои знания окажутся невостребованными. Медики – это прежде всего люди, способные к коммуникациям. Но на самом деле я могу их по пальцам одной руки перечислить: Марон, Фадеев, Глыбочко, Данилов. Мы все абсолютно разные. И я бы не сказал, что медиков много. Выпускников аграрного намного больше. К тому же, если честно, слово «история» применительно к саратовским реалиям не подходит.  Мышиная возня – да, наверное. Но история – вряд ли.
– Вы поменяли работу, говорите в политике мышиная возня, а в медицине? Если вы находитесь на руководящей должности – это та же политика, та же возня.
– Я не знаю, где в медицине возня. Вы спросите у моих сотрудников –  у них что, есть какая-то возня? Нет, у них есть работа. Кто хочет возиться – возится. Я не поддаюсь и не участвую в политических конфликтах в медицине. Да и в медуниверситете, к которому относится эта клиника, все как-то поспокойнее, попорядочнее, что ли.

И УМНЫЙ, И КРАСИВЫЙ

– Если изучить Интернет, по поводу вашей личности встречаются разные эпитеты. Вас называют «серым кардиналом саратовской политики», «демонической личностью», «коммерсантом от журналистики». Вы сами себя кем видите в этой «мышиной возне»?
– Я готов согласиться и спокойно отнестись к любой формулировке, потому что я на самом деле ни то, ни другое, ни третье. Я совершенно обычный человек. Я просто так живу, просто так себя ощущаю, мне так комфортно. Я к политике вообще никакого отношения не имею – никогда не был депутатом, никогда не искал никаких высоких постов в чиновничьей вертикали. Хотя я работал в правительстве Аяцкова  руководителем секретариата вице-губернатора, но абсолютно спокойно к этому относился – у нас была команда, какая-то цель. А у меня цель была банальная – я хотел улучшить жилищные условия. Как только улучшил – ушел, потому что понимал, что не хочу там работать, –  неинтересно. Я всегда стремился вернуться в медицину.
– Невозможно руководить единственным государственным каналом в регионе и не быть в политике. Вы не согласны?
– Я не политик, возможно –  консультант. Меня спрашивают – я отвечаю. Если спрашивают, значит, считают, что мое мнение интересно. Про меня много обидного говорят, что к кому-то я подлизывался, подстраивался…
На радио «Эхо Москвы», где  у меня сейчас еженедельные эфиры, у меня создался имидж защитника «Единой России». На самом деле, я не защищаю «Единую Россию». Просто стараюсь объективно смотреть на ту ситуацию, которая складывается на политической поляне. Да, есть такая партия. Да, она самая мощная. Да, она, возможно, использует административный ресурс. Да, она такая-сякая… Давайте прикинем, а если на этом месте была бы партия с другим названием, другими людьми, она не делала бы этого? На 99,9 процента  она поступала бы именно так же, потому что есть логика политической борьбы и некая детерминированность процессов.
– В России – да, но есть и другие политические примеры.
– Нет других примеров. Где они? В каждой норушке свои заманушки. При любом государственном строе политическая партия должна выполнять определенный набор действий, чтобы удержаться  у власти. Если партия говорит, что она не хочет власти, – это не партия. А если лидер говорит: я хочу, чтобы партия была первой, значит, необходимо делать шаги:  «а», «б», «в», «г», «д» и т.д. И эти шаги для данного государства при данном строе практически идентичны, независимо от названия партии.
– Это софистика. Есть нарушения демократических процедур, есть ложь, есть массовые вступления в Народный фронт и многое другое.
– Есть. Не соблюдаются. Но они не соблюдаются по взаимному согласию. Почему народ не выходит на улицы, не бунтует? Почему он не переворачивает машины, почему не блокирует правительство, не свергает? По менталитету народа и партия, по менталитету народа и руководители.
– Ваша уникальность для Саратова всегда заключалась в том, что вы умудрялись быть по обе стороны одновременно. И политик, и журналист. И сторонник «ЕР», и политический нигилист…
– Потому что я не вставал ни на одну из сторон. А какой смысл вставать, если ты не до конца согласен ни с той, ни с другой стороной? Я не знаю, к кому мне – к умным или к красивым. Я стараюсь быть где-то посередине, но и не внутри, поскольку у меня нет единодушного «одобрямса».
– Как вы считаете, на медицину этот принцип удастся перенести? И врач, и журналист. И врач, и общественник. И врач, и политик.
– Это не очень хорошее сочетание. Я подозреваю, что постепенно буду избавляться и от статуса журналиста, и от статуса общественника. Но пока, к сожалению, есть обязательства, обещания… Есть разные способы бросить курить. Один из них – постепенно сокращая дозу. Не самый лучший, но действует. Вот, видимо, это относится к моей общественной работе, и к участию в каких-то медийных проектах. Это отпадет, безусловно. Либо здесь, в клинике, станет больше работы, либо я просто потеряю интерес. Но это не должно происходить резко, тогда я почувствую дискомфорт.

ЯРКИЕ ЛИЧНОСТИ И СКУЧНЫЕ ВРЕМЕНА

– Вы говорили о своей работе в правительстве Аяцкова, о его команде. Сейчас многих, кто работал тогда в правительстве, называют одиозными личностями. Вы, побывав членом команды, согласны с таким определением?  Или так кажется на фоне нынешнего серого времени?
– Аяцков был одиозный губернатор? Наверное, да. Соответственно, он и людей подбирал, которые были созвучны его собственному внутреннему миру в поведении, работе, на отдыхе. Но я не был так близок к команде Аяцкова. Я дружил и дружу уже много лет с Александром Мирошиным, мне он симпатичен в своих человеческих проявлениях, в своей неуемной энергии. Может быть, он и был одиозным, а я старался оставаться в тени и просто выполнять свою работу креативно. Старался, чтобы у меня не угасал интерес. Потому что, когда нет интереса, уже не важно, что делать – картошку сажать или телевидением руководить. А ярких личностей всегда немного. Не думаю, что их сейчас стало меньше.
– Можете назвать ярких личностей в правительстве Ипатова?
– В правительстве Ипатова – достаточно затруднительно. Но смотря что понимать под яркостью. Ярких, может быть, и нет. А вот эффективных… Тоже уже практически не осталось. В общем-то, там все неплохие люди. Но, к сожалению, неплохой человек – это не профессия.
– Аяцков был явным новатором, Ипатова называли опытным администратором, почему, на ваш взгляд, региону это не принесло ощутимой пользы  ни в первом, ни во втором случае?
– Администрирование у Ипатова не на высшем уровне, к сожалению. От этого многие его личные беды. Оно не отсутствует полностью, поскольку  механизм работает, постановления выходят, но нет четкости в организации. Все зависит от руководителя. Значит, Ипатова это устраивает. Знаете, бывают разные хозяйки: одна последнюю пылинку сдувает с мебели, а другая не стесняется невымытой посуды. А новаторство, если понимать его, как любил говорить Аяцков, как «фишки», то да, у Аяцкова «фишек» было больше. Но, если честно, по уровню новаторства Аяцков и Ипатов мало чем отличаются. Истинно новаторских решений, которые бы улучшили жизнь населения, нет. Уровень коррупции высокий и там, и здесь (разумеется, я говорю лишь о приговорах суда в отношении министров и их заместителей). Административные барьеры необычайно высоки и тогда, и теперь. Забота о малоимущих, социально необеспеченных слоях –  исключительно в рамках федерального закона…
– То есть, по-вашему, ничего не меняется? Это подтверждает теорию о том, что Утц ушел с телевидения, потому что ему стало скучно.
– Ну а что там веселиться-то? У меня был такой бесконечно длинный рабочий день. За десять лет механизм был отлажен, все понятно, расписано по часам: планерка утренняя, планерка вечерняя… Просто я и по жизни не слишком веселый человек.
– Политику, консультанту, журналисту не скучно, когда одна партия и результаты выборов известны?
– Зачем концентрироваться именно на этом? Если ты не можешь какой-то процесс предотвратить, его надо либо возглавить, либо не обращать на него внимания. Возглавить его нам с вами никто не предлагает, поэтому надо просто относиться к этому, как к данности: трава зеленая, ветер дует, небо голубое, партия – «Единая Россия». У меня нет желания что-то изменить в политическом устройстве России, поэтому я просто спокойно живу. Баррикады –  не моя тема.
– И в юности не хотели на баррикады?
– Нет. И космонавтом не хотел стать. Хотел стать врачом.
– Я назову еще несколько обсуждаемых причин вашего ухода. Прокомментируйте их, пожалуйста. Говорят, вы стали жертвой борьбы между Володиным и Ипатовым. Вторая версия: ваш уход – результат интриг Николая Панкова.
– Они, что, за меня и заявление написали? Это была моя обдуманная и осознанная позиция. Я давно говорил, что хочу вернуться в медицину. Случилось это неожиданно – да, наверное. Просто появилась такая возможность: ушел главный врач, освободилось место. Это конкретный простой частный случай. А Ипатов и Володин могут ссориться, мириться. Каждые полгода отмечается некое охлаждение, потом наступает оттепель. Это нормальный политический процесс. Хотя по масштабу личности эти две фигуры вряд ли корректно сравнивать. Володин уже больше десяти лет реально участвует и в политической, и в экономической жизни огромной страны.
– Держите как вариант возможность возвращения в журналистику?
– Скорее всего, не вернусь. Я считаю, что занимал одну из самых главных творческих позиций в медийном пространстве губернии. Начальник службы информационных программ областного телевидения – выше нет. Самое мощное средство массовой информации, самый главный его раздел – новости. Я за него отвечал в течение десяти лет. Куда мне после этого переходить? Я не вижу для себя другого места, которое было бы столь же интересно. И у меня уже нет жизненного пространства,  чтобы предпринимать какие-то серьезные эксперименты. Я просто решил остаток жизни провести так, как планировал в самом начале. Я хочу провести время интересно.

ТРЕЗВЫЙ ЧЕЛОВЕК

– Членство в Общественной палате – это вам тоже просто интересно? Вы ощущаете себя общественником?
– Может быть, я не вполне обычный общественник. Мы с Андреем Россошанским решили, что для нашей компании, для компании ГТРК будет полезно, если ее представитель будет в ОП.
– Мы говорили с вами про «одиозное» правительство Аяцкова, в котором вы долго не продержались. Сейчас вы в не менее одиозной структуре – ОП, в которой тоже довольно неорганично. Проект представительства ГТРК во власти затянулся?
– Я не знаю, что такое органично – неорганично. Я высказываю там свое мнение. Меня больше волнует, как я себя чувствую, чем то, как я смотрюсь зампредом Общественной палаты. Я считаю, что такой трезвый, взвешенный человек, как я, который не фанатеет от общественной работы, – для ОП благо. Если начну понимать, что это не благо, я уйду. В палате есть экзальтированные личности и есть такие, как я. Каждой твари по паре, как на Ноевом ковчеге. У меня это не отнимает большого количества времени. По-моему, я единственный сторонник того, чтобы все заседания проводились во внерабочее время. После 5 часов вечера я готов к общественной работе. 
– Результативность такого проведения времени не принципиальна?
– Этот орган – к нему можно по-разному относиться, но он не приносит ущерба. И это уже хорошо. Мало таких организаций в России, от которых нет вреда. В палате 64 человека, из этих 64, наверное, не все работают интенсивно, давайте  допустим, что половина что-то делает. Из этой половины еще половина делает больше, чем вторая. 16 человек пытаются принести пользу Саратовской области. Что в этом плохого-то?
– Ну насчет вреда можно поспорить. А склоки между губернаторскими и думскими списочниками? Вся эта возня, которой жила палата целый год?
– Ну а вред-то в чем?
– Как минимум, это имиджевые потери для участников: губернатора и некоторых членов палаты. Как результат – недоверие общества.
– Ну это проблема губернатора, возвращаюсь к его административным талантам… Он просто не умеет считать, не умеет ставить палочки. Вот этот наш, и этот наш, и этот наш… Он посчитал, думал, что восемь, а на самом деле получилось четыре. Можно его пожалеть, но при чем тут палата?
– Вас называют активным блогером. Это элемент общественной активности, как и членство в ОП, или тоже какой-то «проект»?
– Это современный способ выражения своего внутреннего мира. Пушкин разве общественник? Блог – разновидность писательства.
На самом деле я очень хочу быть активным блогером – это одна из моих нереализованных мечт. Я вообще многие мечты в жизни реализовал. И работа на телевидении, возможно, была такой маленькой детской мечтой. Вместо космонавта.
Я работал в студенческой газете – нашей, мединститутской. Я всегда хотел что-то писать, люблю писать, не знаю, умею или не умею, но люблю. Как правило, люди, которые не умеют, как раз и любят. Но у меня не получается это с той регулярностью, чтобы сказать: я блогер. Какие-то истории я хочу рассказывать, какие-то взгляды хочу донести до широкого круга, не знаю, правда, зачем. Блогерство для меня – это маленький шажок к внутреннему душевному спокойствию. Но делать это так,  как делают настоящие блогеры, – каждый день, к сожалению, не получается. 
– То есть это общественная активность такого скучающего русского интеллигента?
– Скорее всего. Не знаю насчет интеллигента, но скучающего и русского – да.  И на этом хватит.
– Рассказывают, что вы настоящий волжский помещик – собственные угодья, дом…
– У меня маленький дачный домик и 20 соток. Если это «земельные угодья», тогда помещик.
– Что растет на ваших 20 сотках? Их же обрабатывать как-то надо.
– Деревья, газоны, яблони, вишня. Все как у всех. Мне нравится сажать, очень расстраиваюсь, когда деревья погибают. К сожалению, это происходит. Очень жду весну каждый год. Расцветает то, что посадил в предыдущий год, и можно еще что-то новое посадить. Какое-то есть ощущение, что вот еще что-то можно сделать… Сажаю все деревья, какие могут у нас расти. Посадил шелковицу, у меня их три, и они меня радуют, очень быстро растут. Иву посадил, березу, елки, сосны, шиповник. Никакого ландшафтного дизайна у меня нет. Я хочу чащу, хочу, чтобы вырос лес.
– Не сад, а  именно лес?
– Именно лес. Фруктовых деревьев у меня немного, и когда я говорю, что у меня тринадцать яблонь, все говорят: «Ты дурак, ты будешь грузовиками вывозить гнилые яблоки!». Но за 5 лет, что растут эти яблони, ни разу не удалось съесть спелые яблочки. Либо ветром сдувало, либо птицы клевали. Я не умею всем этим заниматься. Мне просто нравится, когда прирост какой-то, листочки. Расстраиваюсь, когда гусеницы. Пытаюсь их руками обдирать.
– Вы любитель гостей, при этом, говорят, почти не пьете. Для медика это нестандартно…
– Как-то мой роман с алкоголем не складывается. Но я не исключаю для себя возможность выпить и с удовольствием. Просто у меня есть приоритеты и привычки: я люблю выпивать на природе, в городе ненавижу. Для меня несвойственно, чтобы в городе я достал бутылку, налил и выпил. Город не предрасполагает к потреблению алкоголя. Природа – да, во-первых – ниже земли не упадешь, во-вторых – свежий воздух. 
– А по тому, как человек относится к алкоголю, можно о нем делать выводы, как вы считаете?
– Думаю, что нет. Вообще нет ничего такого, на основании чего можно делать о человеке какие-то выводы. Я уже много лет стараюсь воспринимать человека таким, какой он есть. Не нравится –  не общайся. Никаких приговоров, никаких диагнозов, кроме медицинских, стараюсь не ставить.
– А на тех, кто живет в Саратове, это накладывает  какой-то отпечаток? 
– Думаю, да. Саратов вообще гнилое место. Гнилой купеческий город.  Какие-то вещи для жителей других городов не очень понятны, кажутся мелочными. А мы привыкли. Нехорошее место…
– Не хотите уехать?
– Сейчас уже нет. Возможности были, и это необязательно была Россия. Но сейчас я эту мысль уже оставил, пустил корни. Каким-то образом прикипел к этому городу. Мне в нем комфортно. Я знаю здесь многих, меня здесь знают. И уже не хочется ничего менять. Или, может быть, страх перед новым местом заставляет оставаться здесь. Не знаю. Но Саратов, конечно, городок с гнильцой.
– С гнильцой, но свой?
– Свой, да.

 

источник:http://www.prov-telegraf.ru/arxiv-intervyu/7945-sergej-utcz-lya-nikogda-ne-zhil-sovsem-bez-povodkar.html