Упорная борьба с терроризмом продолжается на всех фронтах – в том числе и финансовом. Несколько дней назад в Госдуму был внесен президентский законопроект, согласно которому значительно расширяется круг лиц, которым придется нести материальную ответственность за нехорошие дела, учиненные террористом. По прежнему закону, ущерб был обязан возместить сам злодей, но…
Подумайте, что можно взять с вооруженного отморозка? Ну связку подержанных автоматов, ну ведро патронов, ну наволочку, набитую тротилом. Даже если этот конфискат оперативно пустить в оборот (скажем, передать на баланс “Росвооружению” и толкнуть движению ХАМАС), выручишь копейки. А если, допустим, негодяй погибает в ходе теракта и его движимое (стреляюще-взрывающее) имущество утрачивается в момент задержания, то финансовое бремя полностью ложится на Российское государство. Что, согласитесь, крайне обидно – особенно в условиях перманентного бюджетного дефицита.
В новой редакции статьи 205 УК РФ несправедливость устранена: отныне ущерб будет возмещаться не только за счет террориста, живого или мертвого, но и за счет – цитируем по газете “Коммерсантъ” – “близких родственников, лиц, состоящих с ним в родстве (свойстве), и иных лиц, жизнь, здоровье и благополучие которых дороги ему в силу сложившихся личных отношений”.
Эта формулировка настолько четка, настолько прекрасна и сулит будущим правоприменителям так много уникальных возможностей, что было бы сущим расточительством оставить ее только в статье 205 УК РФ. Ведь теракты – не единственная напасть. Что, по-вашему, уличный бандитизм или площадной нигилизм лучше терроризма? Или кражи и членовредительство, хулиганство или взяточничество – не зло? А вуайеризм и эксгибиционизм – не преступления ли против личности? Или когда вы переходите улицу в неположенном месте, стоите под стрелой, заплываете за буйки и копаете там, где проложен электрический кабель, вы не подвергаете опасности бесценную человеческую жизнь (пускай и свою)? Ответ очевиден. А раз так, упомянутое нововведение следует срочно распространить не на одну, а на все статьи УК, а заодно уж и на ГК и КоАП.
Представьте себе картинку из недалекого будущего: вот в районное отделение полиции доставлена ветхая старушка, имевшая наглость торговать без официальной лицензии и в неположенном месте (допустим, на остановке “Третья Дачная” – название условное) зеленью и кустарно связанными носками. С самой преступницы взять, понятно, решительно нечего, кроме тех же носков и укропа. Но теперь появляется иной способ борьбы с бабкиным беспределом.
“Баушк, а баушк, – ласково говорит ей дознаватель, – ну чего тебя понесло нарушать закон? Может, тебе пенсии не хватает?” Доверчивая старушонка отвечает в том духе, что да, и пенсии не хватает, и внучку хочется помочь… Оп! Слово сказано. Уже через час на том же месте сидит и жалко озирается великовозрастный внучок. Сперва он, конечно, лепечет, что знать ничего не знал о преступном умысле родственницы (свойственницы), но вскоре, под давлением неопровержимых улик (те же укроп и носки), будет вынужден расплатиться не только за бабку, но и за дедку, за жучку и за репку. А если во время беседы внучок выразит сомнения в правильности нового закона, бедолаге придется заодно расплачиваться и за экстремизм.
Пример номер 2, посерьезнее: насильник и сексуальный маньяк З., напавший на гражданку У. с преступными намерениями в районе Кумысной поляны (название и все инициалы – условные), случайно пойман на месте преступления. Мерзавец, как назло, круглый сирота – ни родных, ни жены, ни детей, ни дальних родственников, ни работы, ни квартиры, ни даже домашней собаки какой-нибудь ценной породы.
Словом, ущерб нанесен, а взять с наносителя решительно нечего. Но и тут можно отыскать перспективные варианты. “Признавайся, скотина ты эдакая, – доверительно обращается полицейский к задержанному, – есть ли в мире хоть одно лицо, чьи жизнь и здоровье тебе, ушлёпок, дороги в силу сложившихся личных отношений?” Ушлёпок З. отвечает не задумываясь: “Есть, гражданин начальник, а как же! Это потерпевшая от меня гражданка У. – в силу сложившихся между нами за десять минут личных отношений. Если, например, она выживет без большого ущерба для здоровья, то мне светит одна статья. А если, Боже упаси, останется инвалидом или, тем более, отбросит коньки, то другая. Так что вы уж сами понимаете, насколько мне дороги ее самочувствие и благополучие”.
Сыщик удовлетворенно бормочет: “Ага!” – и что-то пишет в деле. А дня через два, когда гражданка У., к радости медиков, выходит из комы, ее ждет счет для оплаты: она должна компенсировать государству ущерб, нанесенный ей же самой маньяком З. И пусть эта гражданочка еще радуется, что выжила и уцелела: если бы медицина не справилась, суммы компенсации были бы другие, а платить бы пришлось ее безутешным родственникам…
Напоследок – третий пример применения антитеррористической поправки в иных, куда более мирных, обстоятельствах. Представьте себе фигуру главного ньюсмейкера нескольких последних недель – бывшего облдепа, бывшего и. о. главы Саратовского района, а ныне домашнего арестанта Василия Синичкина (фамилия условная). Само собой, у него есть чем компенсировать любой возможный ущерб, и даже после всех выплат, наверное, кое-что еще останется на нужды Черноморского, Балтийского, Каспийского, Пятого Американского и прочих флотов. Но! Большой губернской фигуре – большое плаванье: вряд ли какой-нибудь правоприменитель, пекущийся о бюджете, откажется обкатать новую поправку в УК на такой перспективной натуре.
Воображаем следующий диалог. “Ну что, Василь Палыч, будем молчать или будем сознаваться?” – говорит ему представитель богини Немезиды, явившийся проведать героя. “Ни в чем я больше не стану никому из вас сознаваться! – высокомерно отвечает Василий Павлович. – И вообще, не забудьте: я теперь – не взяточник, а только злоупотребитель служебными полномочиями! А кто из нас всех не злоупотреблял, пусть первый бросит в меня камень!” – “Да мы помним, Палыч, не егози, – отмахивается местный Порфирий Петрович. – Ты лучше скажи: в твоей жизни партия – это серьезно или мимолетный эпизод?”
Вместо ответа Василий Павлович достает из кармана арестантского бушлата (он и дома в нем ходит) партбилет с контуром медведя, отряхивает золоченые “корочки” от налипших крошек махорки, ласково оглаживает и прячет обратно в карман. “Ну, опаньки, мы так и думали, – кивает ему Порфирий Петрович. – Стало быть, и в Политсовете партии ты по любви, а не по расчету?” Вместо ответа Василий Павлович гордо расправляет плечи – на манер горьковского Данко. “Вот и ладушки, – радуется Порфирий Петрович. – Мы тут сделали распечаточку с вашего партийного сайта. Его, похоже, давно не обновляли, но ты все-таки глянь, Палыч. И ответь нам, как на духу: кто из этих замечательных людей тебе особенно люб и дорог? А?”
Василий Павлович смотрит на фото, неторопливо переводя взгляд с одного товарища по партии на другого: с Владимира Александровича на Наталью Александровну, потом на Михаила Александровича, затем на Александра Соломоновича… На несколько секунд его чуть затуманенный взор задерживается на лице Дениса Владиславовича, а затем устремляется дальше – туда, вперед и вверх. Туда, где сияет неземным светом лик самого Валерия Васильевича… “Кто мне особенно дорог из них? – словно бы про себя повторяет домашний арестант. – Ладно, командир, раз ты настаиваешь, я тебе скажу…” И говорит.
На другой день Порфирий Петрович открывает дверь здания с тотемным медведем на табличке и вступает под своды регионального отделения главной партии. Навстречу поднимается весь Политсовет, в полном составе. “Стыдно-с! – укоризненно произносит местный представитель богини Немезиды. – Вы вашего Палыча хотели выгнать из рядов, а он буквально сердцем прикипел к партии. И для него, между прочим, вы дороги, так дороги… Сразу все! – Из кармана выпархивает исполнительный лист. – А раз так, все и платите”.