Россию возбудили высказывания двух немецких политиков-антагонистов. Это министр финансов Вольфганг Шойбле, намекнувший на схожесть путинской России и нацистской Германии, а также лидер фракции «Левые» Грегор Гизи, на выступлении в бундестаге обвинивший Запад в игнорировании интересов России в украинско-крымском вопросе. Притом, что первый из них – типичный полулист, а позиция второго трактовалась у нас совершенно превратно, правы были по-своему оба. Однако Шойбле у нас заклеймили как вражеского пропагандиста, а Гизи отечественный официоз, напротив, посчитал своим неожиданным союзником на прогнившем Западе.
Ректор саратовского экономического университета, единоросс Сергей Наумов давеча на круглом столе похвалился близким знакомством с Гизи с конца 80-х. Мне сразу стало интересно, на каком языке они разговаривают между собой, и я совсем не про лингвистику. Как они познакомились, примерно понятно. Грегор Гизи был адвокатом в Восточном Берлине и функционером правящей партии СЕПГ. В 80-е он стал фрондером, требуя социалистической демократизации по примеру первоначального курса горбачевской перестройки. В 1989 году Сергей Наумов тоже был функционером – преподавателем высшей школы КПСС, возглавляемой все тем же Горбачевым. Однако пришли они к совершенно разному. Грегор Гизи – ультрарадикальный по отечественным меркам оппозиционер. Сергей Наумов – ученый и чиновник от официальной науки. Вот эта-то разница и объясняет расхождения в восприятии послания лидера немецкой левой фракции.
Но сначала о высказывании Вольфганга Шойбле, который, как представитель правящих кругов, вряд ли осознал степень своей правоты и одновременно лицемерия. Принято посмеиваться над теми, кто применяет слово «фашизм» к вроде бы умеренным авторитарным режимам, вроде сегодняшнего российского. А ведь в чем-то эти «кликуши» правы. По крайней мере, именно сплочение нации вокруг власть и деньги имущих в обстановке искусственно раздуваемых угроз и под соусом народничества – это и есть выжимка позднего Муссолини.
Другое дело, что современный фашизм лишен того откровенного террористического оскала, что был свойственен ему в 20-е и 30-е годы. Ведь ожесточение ему сообщала не столько окружающая экономическая депрессия, сколько нахождение фашистских государств и движений на передовой борьбы прежнего порядка с распространением социалистических революций. С исчезновением красной угрозы – возможно, и даже хочется надеяться, временным – за фашизмом остается роль сдерживателя социальной агрессии беднеющих масс. А беднеют они сейчас не только в России, но и в Европе, которая, к радости некоторых, вроде как начинает скидывать бремя пресловутой толерантности. Или лишь подает такие сигналы.
В отсутствие войны систем, но при мировом экономическом кризисе идеально безопасное положение правящих классов выглядит так: максимально отделенные друг от друга недоверием и враждой народы – Западная, Восточная Европы, США, Россия и до еще более мелкого разрешения. Чей крупный бизнес и высшее чиновничество, тем не менее, сохраняют необходимые современному рынку экономические и непубличные политические связи. И каждый национальный доминирующий слой выглядит в глазах своего доведенного до паранойи населения, как единственный защитник от антинародных властей враждебного соседа. Дружеская конкуренция фашизмов – вот знак времени, в котором нам придется жить, и путинская Россия в этом раскладе уже заняла одно из достойнейших мест.
Все вышесказанное понимал, несмотря на весь свой реформизм, социалист Грегор Гизи, чье выступление вовсе не было рассчитано на поддержку российских квасных патриотов, чтобы они судачили – вот, мол, западенцы сами признали свой беспредел. Его слова нацелены на поражение ближайшего к нему европейского «экспансионизма», «фашизма внешних угроз» и рассчитаны на симметричный отзыв в России. На то, что российские радикальные политики также разоблачат империализм своих властей предержащих. Это и есть интернациональная солидарность, которая в России почему-то ассоциируется ныне в лучшем случае с Госдепом, в худшем – с масонами. Проблема не только в том, что радикальных в этом значении политиков в нашей стране нет. Хуже, что по сравнению с европейцами, русские за последние десять лет силами пропаганды были отброшены чуть ли не на шестьдесят лет назад.
Вот что я имею в виду. В Америке 50-х сексуальные отклонения, психозы и даже алкоголизм считались продуктами коммунистического влияния, так же как сейчас в России их относят к козням Запада. А все просто. Сегодня относительно сытым американским и европейским обществом можно управлять без использования выдуманных внешних и внутренних угроз, как это было во время пиков Холодной войны. Поэтому там власти поняли, что нет смысла запугивать народ выдумками про гомосексуализм как секретное оружие Сталина (а ведь такой тезис официально использовался американской пропагандой) и эмансипировать меньшинства просто для того, чтобы не иметь в стабильном обществе лишние недовольные группы.
В РФ наоборот – для неудовлетворенных россиян нужно придумывать побольше страшилок, чтобы им хотелось дружить с властью против Евросодома. Кстати, заметьте, что к меньшинствам, которые реально нарушают права окружающих – курильщикам в Европе – отношение отнюдь не терпимое, несмотря на все влияние табачного лобби.
Сейчас много говорят, что Европа начала осознавать свою ошибку и отказываться от толерантности. На самом деле, как правильно заметил когда-то Славой Жижек, самое плохое в толерантности, что ее не существует. А точнее, она существует для того, чтобы в любой момент быть отброшенной.
Современный всплеск популярности ультраправых партий в Европе является барометром социального кризиса, а не кризиса толерантности. И по этому барометру правящий класс Евросоюза определяет, когда следует сбросить покровы и вновь насаждать мифы о внутренних и внешних врагах – мигрантах, мусульманах, русских и прочих, чтобы восстановить контроль над недовольным населением.
Притом, сама концепция толерантности плоха вовсе не тем, что она делает безопасным проживание в обществе меньшинств – каждый из нас по тому или иному признаку относится к какому-то меньшинству, например профессиональному или любителей есть варенье с макаронами. Речь об ином: концепция толерантности насаждает представление о том, что в современном обществе нет непримиримых конфликтов, их всегда можно уладить. Но в обществе есть один непримиримый конфликт – классовый, и не надо замыливать глаза чушью про столкновение цивилизаций и тому подобное. Во время знаменитых погромов в парижских предместьях, которые устроили потомки арабских эмигрантов, первыми загорелись мусульманские школы – это говорит как минимум о том, что участники протестов уже давно не были носителями восточной культуры.
В России иначе. Здесь смыслы понятий «толерантность» и «фашизм» настолько искривлены фильтрами культуры, массмедиа и тенденциозной исторической науки, что люди «прогрессивно мыслящие» начинают их чураться, а зря. Перед этим слова стоило бы очистить от наслоений. Но мы лишь продолжаем оставлять за спиной множество невыученных уроков, вроде того, что только что преподал нам Грегор Гизи.