С какого краю наша хата?

На поверхностный взгляд, наша страна живет достаточно активной жизнью. Митинги «за», митинги «против», пикеты, акции, волонтерское движение. Но всё это только на поверхностный взгляд.

Дмитрий Козенко

Если присмотреться, то видно, что митинги «за» – за Крым, за «Единую Россию» и власть в целом – вовсе не являются искренним проявлением чувств россиян, а организуются административными либо финансовыми мерами. Митинги «против» малочисленны и собирают, как правило, людей, сделавших протест смыслом своей жизни. Волонтерское движение, «улучшенное» новыми законами, фактически прекратило свое существование, активное прежде движение наблюдателей на выборах задушено новациями в законодательстве. Общественные слушания по актуальным городским вопросам стараниями чиновником превратились в формальность. По крайней мере у нас в Саратове, и особенно если обсуждаются предложения о застройке исторического центра или зеленых зон.

Казалось бы, на фоне тяжелого экономического кризиса, стремительного обнищания населения, исчезновения (уничтожения) среднего класса социальная активность россиян должны расти. Но, наоборот, в нашем обществе растет социальная апатия. Социологи отмечают, что безразличие и равнодушие охватывают даже те слои населения, которые традиционно считаются активными. Всё больше россиян не интересуются политическими процессами, все меньше участвуют в общественной жизни, выступают против перемен и ратуют за стабильность. Пусть это и стабильность нищеты. Но большинство россиян, согласно соцопросам, по-прежнему собираются голосовать за те партии и тех политиков, которые привели страну к ее нынешнему бедственному положению.

Что породило в нашем обществе беспросветную апатию, неверие в перемены, что мешает россиянам объединяться и защищать свои права пусть и не в масштабах всей страны, а хотя бы в своем дворе, квартале, городе?

Об этом – в нашей рубрике «Максимальное приближение».

ОЛЬГА ПИЦУНОВА: МЫ – АГЕНТЫ ИНОЙ СТРАНЫ, ИНОЙ РОССИИ

О том, каково это – проявить гражданскую позицию, занимаясь общественной работой, мы беседуем с известной саратовской правозащитницей Ольгой Пицуновой. Напомним, в августе 2014 года ассоциация «Партнерство для развития» была признана НКО-иностранным агентом и оштрафована на 300 тысяч рублей, а самой Ольге Пицуновой как председателю вменили штраф в размере 100 тысяч рублей.

Гульмира Амангалиева

– Ольга Николаевна, на ваш взгляд, можно ли говорить о социальной апатии россиян? Углубилась ли она в последнее время?

– Я бы не стала говорить об апатии. Апатия в традиционном понимании – это безразличие, отсутствие эмоциональной реакции. Но у наших граждан эмоциональное восприятие действительности, безусловно, есть. Какое именно – и гадать не надо, достаточно просто проехать в трамвае или постоять в очереди. К сожалению, этим все и ограничивается. То, что мы наблюдаем в последние годы, скорее, можно было бы назвать социальной пассивностью. И да, она усилилась. По сравнению и с концом 80-х – началом 90-х, и с недавними 2011–2012 годами.

– В чем ее причины?

– Хороший вопрос. Вообще это тема не одной диссертации. Но некоторые, хотя далеко не все, причины назвать можно. Во-первых, экономическая ситуация такова, что людям приходится выживать, адаптироваться к ухудшающимся условиям существования, «затягивать пояса» и думать о хлебе насущном. И готовиться к худшему. Потому как в ближайшее время на изменения к лучшему рассчитывать не приходится. Еще один фактор – мощный (усилившийся в последнее время и качественно, и количественно) информационный поток в государственных СМИ, кодирующий восприятие действительности и «правильные» модели поведения.

Немаловажную роль играют некоторые черты характера наших людей. Перечислять не буду, это общеизвестно. И, наконец, политический фактор. Наше государство с совершенной очевидностью приобретает всё более репрессивный, карательный характер, сбрасывая с себя бремя социальной ответственности. Мы же не думаем, что люди совершенно слепы. Они видят, что власти откровенно глумятся над гражданами. Причем на всех уровнях всех ветвей. Если я здесь начну приводить примеры, то придется делать спецвыпуск вашей газеты.

Стоит, пожалуй, дополнить использование «фактора страха». То там, то сям проводятся демонстративные «порки»: каких-то активистов сажают фактически ни за что, на кого-то навешивают штрафы, у кого-то забирают детей. Принимаются карательные в отношении гражданских активистов законы. Чего стоит только закон о митингах. Причем такое впечатление, что формулировки закона как бы предусматривают его вольное применение в целях устрашения.

– Насколько сложно сейчас работать в некоммерческом секторе?

– Работать в нем было сложно всегда. Ответственности и отчетности больше, чем в бизнесе, ресурсов в десятки и сотни раз меньше, а пассивность населения иногда сводит на нет наши усилия.

А с 2012 года, власти, похоже, решили провести резекцию «ненужных» НКО, приняв целый ряд законов, которые позволяют любую некоммерческую организацию по желанию любого чиновника (или бизнесмена) «прижать к ногтю». Это уже известный всем закон об иностранных агентах, а также пока малоизвестный закон – о нежелательных организациях, плюс изменения еще ряда законов, включая Гражданский кодекс. Все эти законы направлены против независимых организаций. Лояльных трогать никто, разумеется, не будет. Собственно, и задумка была в том, чтобы «подчистить» некоммерческий сектор и оставить, желательно, только «согласных» общественников. Вот так и произошло деление «на гласных и согласных».

– Хотелось бы уточнить, как обстоят дела с вашей общественной организацией «Партнерство для развития»?

– Мы вынуждены были ее закрыть. Мы, члены АПР, не могли согласиться со статусом «иностранный агент», которым нас наградило государство, поскольку абсолютно вся наша деятельность осуществлялась в интересах людей, живущих в нашем городе, нашей области и нашей стране. И сейчас я представляю Российский социально-экологический союз, общероссийскую организацию с почти 30-летним стажем.

Правда, недавно прочитала статью Валерия Панюшкина «Агенты иной страны» и поняла, что ее дух вполне отвечает моему восприятию ситуации с иностранными агентами. В ней была такая заключительная фраза: «И да, они иностранные агенты. Агенты иной страны. Только не Америки, Германии или Великобритании, а той иной России, какою Россия должна быть и какою, я надеюсь, когда-нибудь будет. России, в которой на лечение людей тратится больше денег, чем на войну. России, в которой просвещение финансируют лучше, чем ложь по телевизору. Это ведь иная страна, правда?» Да, если мы и агенты, то той, иной России, в которой я хотела бы растить своих внуков. И сегодня я и мои коллеги гордимся тем, что попали в этот почетный список инагентов. Если вдруг какое-то СМИ опубликует список этих организаций, то вы поймете, почему. В нем самые известные, сильные, независимые и профессиональные организации, которые защищают природу и права людей, помогают роженицам в отдалённых селах, отправляют на лечение больных детей, борются с коррупцией и так далее.

– Замечаю, что ваша активность в общественной палате области снизилась. С чем это связано?

– Это отдельная история… А интересы жителей города и области я стараюсь отстаивать по мере возможности и думаю, что в этом и состоит мой долг обществу и людям, которые меня делегировали.

УЙДИ, НЕ МЕШАЙ, МОЛЧИ!

Почему наблюдателям стали неинтересны выборы

Саратовское объединение избирателей – организация, которая занималась обучением наблюдателей на выборах – существования своего не прекратила, но впала в анабиоз. И дело не только в том, что более-менее заметных выборных кампаний в регионе нашем не проводилось довольно давно. Просто многие активисты этого движения решили отойти в сторону, заниматься личными делами и больше не проявлять свою гражданскую активность. С вопросом «Почему?» мы обратились к тем, кто раньше были активными участниками протестного движения и движения наблюдателей.

Анна Мухина

Марина Чурикова, бывший член «СОИ»:

МОЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ОКАЗАЛАСЬ НЕ НУЖНА ОБЩЕСТВУ

– Я была активистом оппозиционного движения в Саратове, региональным координатором по гуманитарной помощи Крымску, пострадавшему от наводнения. В то время я училась в художественном училище, а протестное движение было для меня так же важно, как и учеба. Поэтому, когда меня очередной раз вызвали к директору и прямо сказали, что к ним приходили дяди из отдела по борьбе с экстремизмом и будто приказали администрации убедить меня не участвовать в митингах, используя угрозы, я ответила, что закон не нарушаю и буду выражать свое мнение любым законным способом. В следующий раз меня вызвали уже подписать документ об отчислении. Однако фактически я занятия не бросила: мои преподаватели, в отличие от директора и его замов, не были напуганы дядями из органов, и с занятий меня не выгоняли.

В 2013-м я уехала в Санкт-Петербург, чтобы продолжить обучение дизайну и живописи. На тот момент я уже года два вела активную оппозиционную деятельность. И знаете, что я поняла? Люди не видят, что с ними происходит. Они закрылись в рамки личной жизни – растят детей, играют свадьбы, пьют, курят, а на все происходящее в стране внимания не обращают. Им комфортно. Я была убеждена, что у меня получится зажечь своим огнем хотя бы нескольких человек. Но нет, люди в России слепые и глухие, живут по инерции. Детей воспитывают фразами «заткнись», «уйди», «не мешай», «молчи», и этот способ жить передается из поколение в поколение. Мои жертвы во имя светлого будущего России оказались никому не нужны. Общество показало мне, что я им только создаю проблемы. Тогда я уехала из Саратова и стала думать только о себе. И три года уже стараюсь держаться подальше от политики.

Денис Руденко, член «СОИ», бывший координатор объединения:

РАЗОЧАРОВАНИЕ НАСТУПИЛО ОТ НЕВОЗМОЖНОСТИ ВОССТАНОВИТЬ СПРАВЕДЛИВОСТЬ

– Протестное движение последних лет связано в первую очередь с выборами. Люди требовали простого – соблюдения закона во время избирательных кампаний и в день выборов. Может быть, они чувствовали свои силы исправить ситуацию, чтобы совесть была чиста и не было повода стыдиться за свою страну. Каждый из наблюдателей был готов чем-то пожертвовать ради этого. Они жертвовали своим личным временем, когда приходили в выходные дни или после работы на подготовительные семинары. Каждый из них знал, что на УИК или рядом с УИК на него могут напасть, отобрать личные вещи, побить, забрать в полицию. Зная это, они шли наблюдать, на это могут пойти только смелые люди. И свою задачу они выполняли по мере своих сил, за что их нужно благодарить.

Но их маленькие подвиги на УИК не переросли в нечто большее, коллективные действия, заявления, жалобы, иски не принесли какого-то значительного результата. Остальное общество их не поддержало. Важно социальное качество человека – чувство справедливости. Но восстановить справедливость в России нет никакой возможности, отсюда и разочарование.

ОТ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА В РОССИИ ОСТАЛИСЬ ОДНИ ОШМЕТКИ

Корреспондент «Радио Свобода» Антон Наумлюк о волонтерстве в России и на Украине

Анна Мухина

– Крымск стал, наверное, катализатором того, что мы называем гражданским обществом. Надо понимать, что волонтерство – это не только неумехи в шлепанцах, которые приехали в воняющий, залитый по колено грязью город, это и сбор вещей-продуктов, их сортировка, сбор денег для транспорта, отчетность за каждый рубль, то есть доверие и ответственность. Никто же сначала не знал, как всё это делать: волонтеры в Москве сваливали вещи на улице, искали грузовики, чтобы эту несортированную гору везти в Крымск.

Огромные фуры под этикеткой «Единой России» везли продукты и всё что угодно, сваливали всё это в зале и на сцене местного дома культуры, что-то разворовывалось местными цыганами. Никто не знал, как это всё надо устроить. Но энергии и желания помогать было очень много. Потом появилась какая-то организованность.

В первую неделю в Крымске затвердевшую жижу из грязи, останков домашних животных и мусора никто даже не думал убирать. Ребята из МЧС занимались тем, что расчищали русло Адагума и собирали трупы, уплывшие вместе с волной. Войска в город ввели на девятый, кажется, день. Так что если бы не армия волонтеров, случилась бы эпидемия, которая стала бы пострашнее самого наводнения, я думаю.

По сути, это тоже был протест, только гораздо эффективнее Болотной, хотя такой же по характеру. Если государство не помогает, не спасает, не тушит пожары, то оно не нужно, это государство. Мы сами справимся – такая была логика. Понятно, что государство такой протест стало давить так же, как и все остальные. Сразу же стал обсуждаться проект закона о волонтерах, который должен был поставить под контроль всю эту армию мальчишек и девчонок с горящими глазами. Все это привело к тому, что кто-то из волонтеров ушел в «Молодую гвардию», решив, что бутафорией заниматься выгоднее, кто-то, кто не лез в политику, вовсе ушел из волонтерства. В итоге остались только те, кто делал протест на Болотной. Митя Алешковский, движение «Лиза Алерт». Быть волонтером стало равносильно тому, что быть оппозиционером.

Небольшой всплеск волонтерского движения произошел с началом военных действий на Донбассе. Можно как угодно к этому относиться, но на самом деле огромное число людей собирали вещи и продукты, закупали обмундирование и передавали это на Донбасс. Там почти все это попадало к добровольцам, которые чаще продавали гуманитарку, чем раздавали ее местным мирным жителям.

В итоге волонтерское движение оказалось расколотым, как и оппозиционное. Остались несколько «честных», то есть без политики, организаций, тот же Алешковский или Чулпан Хаматова. Но они открыто заявляют, что готовы сотрудничать с кем угодно, если это принесет помощь. Финансирует Ходорковский – отлично, Путин – ну, тоже неплохо. Но в целом, конечно, от волонтерского движения, как от гражданского общества, одни ошметки остались.

Что касается волонтерского движения на Украине. Майдан, война на Донбассе, армия почти с нуля, Одесса, Харьков, Мариуполь, которые удалось отстоять, – это все волонтерское движение. Я такой уровень всеобщей вовлеченности наблюдал только в рамках церковного волонтерства в Ватикане. Но там люди со всего мира едут, чтобы поработать в накидке с горящим сердцем, а на Украине этим занялась нация. Это был протест, который вылился в добровольчество, заменившее государственные институты, которые и при Януковиче не работали, и сейчас толком не работают.

Я объехал с волонтерами передовую всей Донецкой области – от Песков и аэропорта до Широкого. Мы возили мирным жителям центнеры продуктов и одежды. Раздавали их в Марьинке, которая в это время обстреливалась, в Водяном, где люди жили в двух подвалах – в одном был генератор, а во втором только свечи. Волонтеров в АТО было не меньше, чем вояк, а может, и больше. Понимаешь, насколько всеохватное волонтерское движение было в самом начале войны? Девочки-школьницы в Славянске организовали плетение камуфляжных сеток, и их стали называть «Пчелки». Сейчас они носят нашивки «Пчелок» и безумно гордятся этим.

Сначала волонтеров на Украине никто не трогал. Государство прекрасно понимало: само оно справиться с обеспечением армии не в состоянии. Но уже в начале 2015 года на местах прокатилась волна: администрации захотели взять волонтерскую работу под контроль. Это было очень показательно, я наблюдал, как в Краматорске волонтеры послали губернатора с такой затеей и сказали: «Слушайте, не мешайте нам. Хотите помочь – дайте автобус, чтобы вывезти мирных из Дебальцево. Не хотите дать – отвалите». И знаешь, что самое крутое? От них отстали. Попросили только составить список того, в чем администрация может помочь.

На Украине после Майдана появился один фактор, которого нет в России: его называют Громада, общество.

СУДЕБНАЯ ЛОВУШКА С ВЫХОДОМ В АПАТИЮ

Здравомыслящему человеку лучше не ходить в Арбитражный суд Саратовской области

Купив себе немножко долгов ФГУП «Учебно-опытное хозяйство «Красная звезда», осенью 2013 года я стала участником конкурсного производства. Процедуре банкротства этого предприятия, которая началась ровно 10 лет назад, не видно конца. Участие в ней отнимает много времени и сил. Но я утешаю себя тем, что вижу своими глазами арбитражную кухню, на которой варятся решения, не имеющие никакого отношения к справедливости, да и к законам тоже.

Ольга Копшева

Говорю об этом уверенно, потому что слышу своими ушами, как юристы просят приложить к делу разъяснения вышестоящего судебного органа, или практику решений. Но нашим судьям в нашем деле не до чужой практики. Они нарабатывают свою – опасную и оригинальную. В ней всегда прав конкурсный управляющий, а не кредиторы. Про общественные интересы лучше в нашем деле вообще не вспоминать. Нет там никаких общественных интересов. Даром что начиналась самая драматическая часть истории этого банкротства с того, что конкурсный управляющий убрал поля, засеянные не им, деньги за урожай положил себе в карман, землю вокруг села продал чужакам, которые до этого уже подкупили себе несколько тысяч гектаров у соседнего села.

Солидная газета «Ведомости» недавно написала об этих чужаках. Уже четыре года как минимум они собирают таким образом земельные активы по стране. Под их управлением сейчас находятся около 400 тысяч га в Саратовской, Пензенской, Воронежской, Орловской областях и на Ставрополье. Бенефициаром скупщиков является группа «Бин» Михаила Шишханова и семьи Гуцериевых.

По данным газеты «Ведомости», скупщики платили за гектар по 17-20 тысяч рублей. В Аткарском районе общая сумма официальных платежей за 50-летнюю аренду примерно 20 тысяч гектаров составила меньше 15 миллионов рублей. То есть государственная, федеральная, между прочим, земля отдавалась чужакам по 750 рублей за гектар.

Саратовское территориальное управление по контролю за федеральным имуществом пыталось помешать судьям передать землю в распоряжение конкурсного управляющего, но Саратовский арбитраж заставил Росимущество это сделать. В настоящее время Росимущество отказывается согласовывать цену на остатки имущества, которое скоро выставят на торги. Почему-то не сомневаюсь, что Саратовский арбитраж и здесь мнение Росимущества проигнорирует.

Главным кредитором в нашем деле является уполномоченный налоговый орган, который легко мог бы получить всё, что «Красная звезда» задолжала вместе с пенями и штрафами, если бы конкурсный управляющий размещал все вырученные в ходе процедуры деньги на счете должника. Но вместо этого конкурсный дербанит и то, что туда все-таки положил, направо и налево сотнями тысяч рублей. И суд такой подход очень даже одобряет, отказывая кредиторам из налоговой в удовлетворении жалобы на слишком щедрые вознаграждения, например, для ООО «Финком» за всякую разную консультативную и иную помощь.

«Финком» как-то связан с Арбитражным судом Саратовской области. Своими глазами видела, как на одном из судебных заседаний судья рассматривала денежные претензии в пользу этой конторки, в то время как на стене в ее кабинете красовался финкомовский календарь. Претензии были не хилые и совсем не адекватные. Но удовлетворить их судье не помешала даже собственная иная практика по другим делам.

Эта судья подыграла Финкому и в другом, связанном с нашим, деле. Она два раза аннулировала ликвидацию местного сельхозпредприятия, которое наш конкурсный лишил возможности пахать, сеять и убирать урожай еще в 2012 году. Основанием для таких решений судьи стали надуманные, не подтвержденные никакими документами материальные претензии конкурсного управляющего.

Директор этого вновь восстановленного в государственном реестре предприятия когда-то пошел в Арбитражный суд Саратовской области доказывать неправоту конкурсного управляющего. Наступление закончилось тем, что уже три года он вынужден быть ответчиком, убеждая, что чужого не брал, потому что действительно не брал никогда. Еще неизвестно, чем эта его судебная эпопея закончится, но абсолютно точно в Арбитражный суд он больше не будет обращаться никогда. И в Генеральную прокуратуру. И к нашему великому земляку Вячеславу Володину. И к руководителю аграрного комитета Госдумы Николаю Панкову. И к губернатору Саратовской области Валерию Радаеву. И ко многим другим. Потому что уже обращался. И уже потерял на сто процентов доверие к государственным деятелям.

Рядом с этим горьким опытом борьбы за человеческое достоинство есть и другой. Все остальные окрестные сельхозпроизводители вовремя смекнули, что липовые бумажки конкурсному лучше подписывать не глядя, денег в карман ему класть, сколько просит, и не высовываться, ни в коем случае не высовываться. Маленькому человеку добра от этого не будет. Мне симпатичнее первый вариант поведения. Но итог и у буяна, и у приспособленцев один – социальная апатия. Хотя пути к ней разные.

Бесполезность судебных разбирательств в любом деле, где задействованы конкурсные управляющие и контора под названием «Финком», мне уже тоже ясна. Но буквально вчера нашла сайт под названием «Судьи России». Кто-то неизвестный, чтобы тоже не свалиться в апатию, наверное, запустил в интернете хорошо и быстро работающую платформу, куда можно писать отзывы о судьях и их неправедных, с точки зрения участника процесса, решениях. Так, на всякий случай. Вдруг когда-нибудь наши сегодняшние подлые российские судебные времена закончатся?

СТРАХ ПОПАДАНИЯ В КАДР

Уличный опрос как проявитель социальной апатии

Многим, наверное, доводилось принимать участие в опросах, которые корреспонденты проводят на улицах города. Кто-то ходит с камерой и микрофоном, кто-то с диктофоном и фотоаппаратом. Это один из несложных способов измерить «среднюю температуру мнений по больнице», не прибегая к сложным социологическим исследованиям. Репрезентативную выборку, конечно, не получишь, но настроение людей поймать можно.

Анна Мухина

Уличный опрос, несмотря на его видимую легкость, совсем не так прост. Это только кажется, что большинство горожан мечтают попасть в кадр. Правда, еще лет пять назад людей, готовых к общению, было на порядок больше. Они не очень боялись рассуждать на разные темы, в том числе и на достаточно острые. Последний мой опыт выхода «в люди» был крайне неудачным, хотя тема опроса достаточно безобидная: в связи с приближающимся Днем защитника Отечества мы спрашивали у людей на улицах, как они понимают патриотизм.

Треть тех, к кому мы обращались, нас просто проигнорировала, еще треть отказалась рассуждать именно о патриотизме, а одна женщина и вовсе сказала «не буду говорить, а то вы это еще где-нибудь напечатаете». Однако мой личный опыт не показатель. И мы попросили оценить сложность проведения уличных опросов наших коллег с «Открытого канала», которые выходят в народ гораздо чаще нас.

Юлия Нестеренко, корреспондент «Открытого канала»:

НЕТ СТРАШНЕЕ ЧЕЛОВЕКА С КАМЕРОЙ И МИКРОФОНОМ

– Когда я выхожу на опрос, я надеюсь встретить людей мыслящих и заинтересованных в обсуждаемой теме. Но я также знаю, что встречу «зомби», которые в ответ на мой вопрос просто проходят мимо, делая вид, что не слышат меня. В принципе, по грубым прикидкам, есть необходимость контактировать где-то с тремя десятками людей, чтобы в эфир дать то, что скажут десять из них. А если тема опроса касается политики, то всё становится еще сложнее.

Многие действительно не интересуются политикой, кто-то интересуется, но издалека, поэтому считает, что ничего толкового не скажет, поэтому и отказывается отвечать. Те, кто за политической жизнью следят, делятся своим мнением с удовольствием, рассуждают интересно. Но вообще всякое бывает. Мне иногда кажется, что мы в каменном веке живем – кто-то начинает на заднем плане в камеру махать, кто-то убегает, искренне считая, что мы картинку уже даем в эфир Первого канала. Вообще страх попадания в кадр очень большой. Мы с оператором иногда даже шутим, что не существует человека страшнее, чем человек с камерой и микрофоном.

Роман Козлов, ведущий эфира «Открытого канала»:

ПРИ СЛОВЕ «ПУТИН» МОГУТ ПРОСТО ОТКАЗАТЬСЯ ПРОДОЛЖИТЬ РАЗГОВОР

– На опросах люди ведут себя по-разному. Многое зависит от самого вопроса. При этом нельзя сказать, что народ у нас полностью апатичен. Иногда люди показывают вполне серьёзные способности анализировать. В частности, по тем вопросам, которых ещё не успела коснуться государственная пропаганда. Если вопрос «обработан» в центральных СМИ пропагандистами, скорее всего, большинство ответит словами из телевизора. Многие готовы размышлять на социальные темы. С политическими вопросами сложнее. Женщины на них редко отвечают, особенно молодые. А вот мужчины высказываются часто с интересом. Тяжелее всего народ отвечает на вопросы, которые касаются президента. При слове «Путин» могут просто отказаться продолжить разговор, хотя до этого вроде бы согласились ответить. При этом те, кто согласились говорить на тему, связанную с президентом, как правило, размышляют довольно взвешенно.

Источник: http://fn-volga.ru/newspaperArticle/view/id/5025