Суд да доля
Номер журнала: №3(193), март 2016 г.
В СМИ сообщается, что к коррупционной цепочке с попыткой положительно решить дело о крупномасштабном мошенничестве могут быть причастны сотрудники прокуратуры (якобы деньги у потерпевшего просил отец помощника прокурора Волжского района Михаила Дудукова).
Пока силовики разбираются в обстоятельствах дела, мы говорим о коррупции в судах, прокуратуре и иных органах, которые принято называть «правоохранительными». Всё ли нормально в системе отправления правосудия на территории Саратовской области? Об этом и многом другом спрашиваем наших экспертов.
Андрей Боус, адвокат
Александр Никитин, председатель Саратовского правозащитного центра «Солидарность»
Елена Санникова, эксперт Движения «За права человека»
Гелена Алексеева, блогер, правозащитник, экс-замминистра инвестиционной политики Саратовской области
Насколько острой, на ваш взгляд, является проблема коррупции в саратовских судах, прокуратуре и других правоохранительных органах? В этой связи фабула дела судьи Стасенкова — нонсенс и разовый случай или же это начало серии громких разоблачений?
Александр Никитин. Коррупция, по мнению многих экспертов, является системообразующим элементом всей вертикали власти в России, следовательно, в том числе судов, прокуратуры и других правоохранительных органов.
В настоящее время в России, по моей оценке, коррупционеры не просто чувствуют себя комфортно, они переходят в наступление. По заказу бюрократии, в последнее время солидная когорта всевозможных всеядных ученых с серьезным видом доказывает, что коррупция — это вполне приемлемый способ (на данном этапе нравственного и культурного развития русского народа) стимулирования принятия нужных управленческих решений на всех уровнях властной пирамиды и что коррупция даже способствует развитию гражданского общества и экономики. Коротко говоря, взятка решает вопрос, а установленные законные процедуры нет.
По моей оценке, наши саратовские правоохранительные органы и региональная судебная власть ничем не отличаются от общего состояния указанных органов по России в целом, а следовательно, можно смело делать вывод, также поражены коррупцией. Да и по-другому быть не может: отсутствие равенства перед законом, избирательное применение законов, отрицательный кадровый отбор, полное отсутствие реального контроля со стороны гражданского общества, грубое и иногда показательное изгнание из этих органов лиц, способных проявлять самостоятельность и принципиальность, дают свои плоды.
Я убежден, что в связи с делом судьи Стасенкова никаких громких разоблачений ждать не приходится. Как в любом несвободном коррумпированном обществе выдача на показательную расправу одного, двух, а то и сразу десятка коррупционеров является не свидетельством борьбы с коррупцией, а показателем остроты внутриклановых и корпоративных разборок, имеющих цель подорвать влияние или скомпрометировать ту или иную клановую команду и дать возможность победителю произвести кадровые перемены.
Елена Санникова. Проблема коррупции в саратовских судах, прокуратуре и других правоохранительных органах очень остра. Я впервые столкнулась с этим, разбирая в Москве письма и заявления людей, обратившихся в фонд «В защиту прав заключенных». Люди сообщали ужасающие факты нарушений прав человека в местах лишения свободы Саратовской области и жаловались на круговую поруку судов, прокуратуры, системы ФСИН и следственных органов. «Добиться справедливости в Саратовской области невозможно»,— писали они.
Затем я воочию столкнулась с фактами коррупции, когда вошла в качестве защитника в процесс по делу об условно-досрочном освобождении Василия Андреевского, настаивавшего на своей невиновности. Все законные основания к условно-досрочному освобождению у Андреевского были в избытке, однако ему упорно навязывали условия крупной взятки, за которую он должен был бы купить себе УДО. Соответствующие смс на моих глазах приходили на мобильный телефон его мамы, запрашиваемая сумма колебалась от 300 тысяч рублей до миллиона. Андреевский неоднократно делал заявления в СК и прокуратуру о склонении его к взятке, сделал подобное заявление в открытом судебном заседании в Саратовском областном суде, однако все его заявления были проигнорированы. В УД ему, разумеется, отказывали год за годом, пока срок сам собой к концу не подошел. Тогда уж за пару месяцев выпустили. А поездки к нему в колонию, в ходе которых много приходилось общаться с родственниками других осужденных, убедили меня, что система крупных взяток за УДО практикуется здесь как ни в чем не бывало. Просто местный негласный закон действует: отпускаем не по закону, а только за деньги.
Дело судьи Стасенкова как-то не очень похоже на начало крупных разоблачений. Больше похоже, что внутри корпорации кто-то что-то не поделил.
Андрей Боус. Вопрос коррупции — это количество уголовных дел, правда? На сегодняшний день в Саратовской области не возбуждено ни одного уголовного дела в отношении судьи. Надо оперировать фактами, и поэтому, пока таких уголовных дел нет, говорить о коррупции в судебной системе Саратовской области не совсем корректно. Что касается прокуратуры и других правоохранительных органов, статистика, безусловно, есть. Последний, известный мне, резонансный случай — дело прокурора города Энгельса.
По поводу судьи Стасенкова, думаю, что, во всяком случае — пока, не стоит говорить о каких-то громких разоблачениях. Процедура привлечения судьи как спецсубъекта к уголовной ответственности осуществляется с согласия судейского сообщества (говорю простым языком), а пока ещё никто не знает, дадут они согласие или не дадут. Пока ещё никто не знает, имела ли место провокация в отношении Стасенкова, или же её не было. Использовали ли Стасенкова «втемную» или нет? Ситуация такова: если будет уголовное дело, если оно дойдёт до суда, тогда, может быть, будут обнародованы материалы, из которых можно будет сделать те или иные предположения. Про Владимира Стасенкова могу сказать, что когда он был судьёй Заводского районного суда Саратова, я участвовал в двух делах, которые он рассматривал. Два вынесенных им по этим делам приговора, на мой взгляд, были абсолютно адекватными. Что касается его работы в областном суде, последнее его решение по материалу, в котором я принимал участие, заключалось в том, что Стасенков не продлил срок содержания под стражей свыше полутора лет моему подзащитному. И это решение было принято в рамках закона. Моему подзащитному было предъявлено обвинение по двум составам по тяжким статьям, и сейчас он на подписке о невыезде. Могу сказать, что как судья Владимир Стасенков — профессионал. А что касается ситуации, к которой он якобы причастен, то, как мне кажется, она обсуждению не подлежит. Если есть у кого-то желание «потоптаться» на Стасенкове сегодня, то это, на мой взгляд, неправильно. Момент истины — приговор, вступивший в законную силу. А приговор может быть как оправдательный, так и обвинительный.
Гелена Алексеева. Как только из СМИ я узнала о возможном задержании судьи областного суда Стасенкова, честно скажу, ехидно обрадовалась, позлорадствовала, поликовала, посмаковала и задумалась. Поняла, что радость моя — не более чем удовлетворение каких-то личных амбиций, чувства обиды и мщения. Не скрою, такую же радость и злорадство я испытала, когда задержали прокурора Энгельса, посадили нашего «потерпевшего-агента» Яковлева, «суперагента» Клюшкина, всю банду Сугробова, вместе с нашим «супероперативником» и родственником моего следователя Борисовского. Только не то это всё…
Все эти люди «тупо» заказаны.
И сидеть они будут не за те преступления, которые реально совершали изо дня в день.
Я никогда не поверю в сказочную историю, придуманную родственниками Романа Сгибова, что с них что-то вымогали, что человек по фамилии Дудуков вместе с сыном — помощником прокурора Волжского района — продумал хитрейшую комбинацию и создавал какие-то проблемы. Не вытянули бы они без решения по самому верху. А так, для меня, очевидно, что, как и по каждому аналогичному коррупционному делу, была разыграна провокационная схема, примерно я понимаю, кто ее продумал и профинансировал. Я прекрасно понимаю, что если бы не провоцировали и не агентировали, никогда бы не задержали. А еще я понимаю, что у судьи Стасенкова, если он задержан, нет даже надежды на справедливость и верную оценку произошедшего. Он, как никто другой, понимает, что сидеть он будет и сидеть будет долго.
Впрочем, Сгибова тоже не отпустят.
Почему работники правоохранительной и судебной системы, получая неплохие, в общем-то, жалования от государства, совершают коррупционные действия? Что здесь выступает определяющим — круговая порука и корпоративная солидарность, закрытость системы или что-то другое?
Гелена Алексеева. Что касается коррупции в судебной и правоохранительной системе, она, пожалуй, есть, но судьи в этой очереди на последнем месте. Основной «разгуляй» происходит на уровне оперативных служб. В Саратове так сложилось, что в этой системе все «подмято» под УВД: и прокуратура, и суды. Все они играют вспомогательную роль. Обратите внимание на распределение денег в деле Стасенкова, о котором рассказали родственники Сгибова: просили 17 миллионов, для судьи только 5, и пока непонятно, все ему или еще кому-то? Остальные 12 миллионов кому? Опять отвечают родственники: судья должен был отменить приговор и вернуть на доследование, и там, дескать, все замнут. Вот и ответ, кто все решает. Получается, по объяснениям родственников Сгибова, что целый судья, областного, между прочим, суда, является посредником в получении денег органами следствия. При этом речь не идет об оправдательном приговоре! Хотя чего уж проще — решить этот вопрос именно так, поставив точку. Но … нельзя. Кто-то, какой-то негласный контролер, не разрешает судам принимать решения, ставящие под сомнение обвинение, предъявленное следствием.
Елена Санникова. Конечно, и круговая порука, и корпоративная солидарность, и устоявшаяся субординация, в рамках которой не брать взятки, отправляя львиную долю по инстанции выше, просто невозможно — система избавляется от таких принципиальных. Все это — пройденный этап еще со времен позднего Советского Союза. Андропов, кстати, став главой государства, попытался дать смертный бой коррупции, но не он ее, а она его одолела. Слишком крепко это было уже укоренено.
Андрей Боус. Закрытость системы, как и корпоративная солидарность,— это, по сути, одно и то же. Эти «свойства» сосуществуют вместе. Круговая порука, скорее, да. Было бы разумно вновь ввести систему доносительства внутри правоохранительных органов и ответственность за недоносительство. Уголовную ответственность — одинаковую для преступника и для того, кто не донес на него. Моё мнение: сотрудники правоохранительных органов должны доносить друг на друга и это должно поощряться материально. В ситуации, когда кто-то из сотрудников нарушает закон, это было бы правильно. Это, возможно, одна из совокупности иных мер для разрушения круговой поруки.
Что делать с корпоративной солидарностью, не знаю. Кстати, имеют место внутренние противоречия — и межведомственные, и между подразделениями одного ведомства. В данном контексте можно говорить не о корпоративной солидарности, а, напротив,— о корпоративных «разборках». Пример — уголовное дело ОПС (организованное преступное сообщество.— Авт.) генерала Сугробова в Москве по провокациям взяток. Один из фигурантов, уже осужденных,— саратовский провокатор Клюшкин. А в Саратове идентичная система с участием того же Клюшкина в течение ряда лет считается законной. Пожалуйста, чем не корпоративная солидарность различных правоохранительных органов для достижения показателей?!
Александр Никитин. Сама по себе высокая зарплата не может служить достаточным стимулом для отказа от коррупционного дохода. Жадность не имеет разумных ограничений. Во многих религиях вполне обоснованно указывается, что жадность и желание завладеть чужим добром лежат в основе зла. А вся наша воровская бюрократия просто заражена жадностью и стремлением к обогащению. Следовательно, зло должно торжествовать в обществе.
Сдерживающим фактором для роста коррупции, на мой взгляд, являются:
а) ликвидация единой вертикали власти и реальный переход к системе разделения властей с механизмами сдерживания и противовесов;
б) восстановление доверия к органам власти, в том числе и правоохранительным, в результате обеспечения честных выборов, обеспечения свободы политической конкуренции и общественной деятельности;
в) ликвидация отрицательного отбора кадров (то есть подбора кадров по принципу личной преданности и профессиональной ограниченности, чтобы не был умней начальства);
г) постановка органов судебной власти и правоохранительных органов под контроль гражданского общества.
Конечно, немаловажным фактором сокрытия коррупции является корпоративная солидарность и закрытость системы. Но это характерно только для несвободных обществ, где ограничивается распространение информации и отсутствует контроль со стороны гражданского общества.
Как известно, российские суды имеют «обвинительный уклон», а число оправдательных приговоров — на уровне социологической погрешности (о чём говорит отчётность судов разных уровней). Является ли такая практика следствием некоего негласного «блока» Фемиды и гособвинения? Как можно «переломить» данную ситуацию и возможно ли это в принципе в нынешних условиях?
Елена Санникова. Да, действительно, российские суды имеют «обвинительный уклон». Не дай Бог никому попасть в лапы российской Фемиды — даже безоговорочно полные доказательства вашей невиновности вам не помогут. Суды такие, что Франц Кафка отдыхает. Ситуация ужасающая, менять ее, безусловно, надо. Первое, что надо сделать,— это решительно отказаться от «палочной» системы в правоохранительной практике. И этого нужно добиваться. Только активное неравнодушие общества к проблеме сможет сдвинуть ситуацию с мертвой точки.
Александр Никитин. В несвободных обществах судебная власть всегда имеет обвинительный уклон. Уже сам факт наличия обвинительного уклона есть бесспорное доказательство, что суд не свободен, что равенства граждан перед законом нет. Обвинительный уклон — выражение того, что доминирующая в обществе власть рассматривает сам факт попадания человека в область интересов правоохранительных органов как бесспорное наличие вины человека, а поэтому (если исключить фактор коррупции) осуждение человека в случае привлечения его к уголовной ответственности является для власти желательным и наиболее приемлемым результатом судебного рассмотрения, тогда как оправдание обвиняемого в суде — это подрыв основополагающих устоев власти, которая, естественно, претендует на собственную непогрешимость.
Обвинительный уклон исчезнет сам собой, как только общество станет свободным, когда будет восстановлен принцип равенства граждан перед законом, а судебная власть станет реальным самостоятельным институтом власти при разделении властей со всеми вытекающими отсюда последствиями.
На мой взгляд, в нынешних условиях в России переломить данную ситуацию в принципе невозможно.
Гелена Алексеева. Соответственно, если появился обвинительный акт или обвинительное заключение — появится и обвинительный приговор. Причем эти обвинительные акт или заключение будут просто скопированы в электронном виде в описательную часть приговора, со словами «суд установил», с соблюдением даже грамматических ошибок. И совершенно не важно, что исследовалось и доказывалось в суде, не важно, что свидетели и потерпевшие все забыли, судья напишет, что свидетель не обязан все помнить и у суда нет оснований сомневаться.
Не таких разоблачений ждет общество. На мой взгляд, и я неоднократно писала соответствующие заявления в рамках своего уголовного дела, все эти «системные товарищи» ежедневно совершают деяния, имеющие признаки преступления против правосудия.
Андрей Боус. На протяжении нескольких лет судейская отчётность примерно одна и та же. И на протяжении нескольких лет не столько адвокаты, сколько правозащитники, публично выступают и говорят, что число оправдательных приговоров в процентном соотношении примерно в десять раз меньше, чем их количество при Сталине. Они только упускают один момент: речь идёт, вероятно, о приговорах по общеуголовным преступлениям, а если говорить о печально известной 58-й статье, там, вероятно, почти стопроцентное осуждение, а вместе с фигурантами шли их жёны, дети, другие родственники, те, кто не донесли, те, кто плохо донесли, и многие другие. Тем не менее, очевидно, что российские суды сегодня «заточены» под обвинительный уклон — у нас выносится свыше 98% обвинительных приговоров.
Многие говорят о т.н. «телефонном праве» и применении административного ресурса в различных судебных разбирательствах по уголовным, гражданским, административным и арбитражным делам. Как эта негативная практика распространена в судах Саратовской области?
Гелена Алексеева. Например, судья Стасенков неоднократно продлевал срок содержания под стражей Михаилу Лысенко, причем продлевал его свыше установленного Конституцией РФ. На сегодняшний день Европейский суд признал, что все это незаконно, Верховный — все отменил. Судья Стасенков, что, не знал Основной закон? Да нет, конечно, все он прекрасно понимал, умышленно издавал заведомо неправосудный акт. Его привлекли к уголовной ответственности за это? Нет. Почему?
Судья Дюжаков (Фрунзенский районный суд), признавая виновным Магомеда Илиева и Машу Охлупкину за получение денег от «суперагента» Клюшкина, который выступал уже из Лефортово как признанный другим судом провокатор в составе «банды» генерала Сугробова, написал в приговоре, что «у суда нет оснований не доверять показаниям данного свидетеля». Он что, ничего не совершил?
Почему до сих пор в Саратовской области не пересмотрены все дела с участием Клюшкина и Борисовского, как это сделано в других регионах?
Судья Тихонова (Октябрьский районный суд), вынося приговор мне, Фильчушкину, Воронкову и Наташкину, написала в нем, что все противоправные действия мы совершали совокупностью жестов и взглядов. А потом за эту же совокупность нам добавили еще по полтора года лишения свободы. За что? За то, что у следствия не было прямых доказательств, а все собранные свидетельствовали о провокации и заказанности, причем даже не нас?
Судья Богданова (Кировский районный суд), вынося приговор Сергею Хмелеву, не потрудившись изучить хотя бы беглым взглядом медицинскую карту Хмелева, защитила сотрудников ФСИН и добавила еще год к имеющемуся сроку.
Я не хочу отдельно останавливаться на судьях, рассматривающих дела по преследованию журналистов, активистов и правозащитников… У меня нет цензурных слов прокомментировать это.
Нет, это не коррупция, это больше похоже на преступное сообщество и действия в нем, согласно отведенной роли.
Александр Никитин. Поскольку органы судебной власти и сами судьи, по моей оценке, несвободны, то, в каких формах проявляется эта несвобода при рассмотрении уголовных, административных и гражданских дел, не имеет принципиального значения. Примеры так называемых политически мотивированных дел известны каждому, поэтому здесь их перечислять не имеет смысла. Их много.
Елена Санникова. На этот вопрос я ответить затрудняюсь, нужно подольше в саратовских судебных делах поучаствовать. Но не думаю, что «телефонное право» в Саратове слабее, чем в других регионах нашей многострадальной родины.
Андрей Боус. Что касается «телефонного права», то всё, что с ним связано,— это в основном общие рассуждения. А фактов, во всяком случае — в Саратовской области, применения «телефонного права» нет. Что такое «телефонное право»? Это когда судье, так сказать, советуют или «рекомендуют», какое решение принять по тому или иному делу. Это преступление. Если судья, которому «звонят», на которого воздействуют, об этом молчит, то каким образом об этом станет известно? Никаким! Тут либо ничего нет в принципе, либо речь идёт о той самой корпоративной солидарности, о которой говорилось выше.
Мы можем только предполагать, но фактов, повторюсь, нет. Если будет один такой факт, можно будет его конкретно комментировать, если таких фактов будет, предположим, сто, тогда можно будет говорить о «телефонном праве» как о системе.
Один случай некоторое время назад был, но не в Саратовской области, а в Краснодарском крае. Там один судья возмутился, что его заставляли принимать определённые решения. Но после этого он плохо закончил свою карьеру в судебной системе: его оттуда выгнали.
Если серьезно, о наличии «телефонного права» правильнее спросить у судей — как у действующих, так и бывших. Было бы интересно и весьма познавательно почитать их комментарии по этой теме. А вдруг…
Как простой человек без денег, связей и статуса может добиться правды в судах? Возможно ли это в принципе?
Андрей Боус. Яркий пример: дело Романа Сгибова, которое закончилось для него обвинительным приговором, вступившим в законную силу. Потерпевшие — Игорь Руфов и Василий Максимов — добились победы вчистую, никому не заплатив ни копейки. И при этом, как можно предположить, уровень связей подсудимого может быть достаточно высоким.
Елена Санникова. Я сомневаюсь, что простой человек без денег, связей и статуса может добиться правды в российских судах. Если ему удастся, это будет счастливой случайностью.
Когда человек сталкивается с вопиющей несправедливостью системы, ему очень важно не упасть духом, не сломиться морально. И тут очень важна поддержка гражданского общества. Неравнодушие общества, повторяю,— это залог возможности изменения ситуации к лучшему. Важно, чтобы как можно больше людей перестали чувствовать себя бессильными, научились принимать чужое горе как собственное, пробудились от равнодушия и апатии.
Александр Никитин. В свободных обществах это происходит в подавляющем числе случаев, независимо от состава сторон. В несвободных обществах такое тоже возможно. Причем совсем не так уж и редко. Например, в судах Саратовской области, по моей оценке, законные, справедливые и объективные приговоры, постановления и решения составляют подавляющую часть от всех рассмотренных дел.
Если рассматриваемое дело не посягает на интересы вертикали власти, интересы правящих кланов олигархов, не затрагивает ничьи влиятельные корпоративные интересы (а таких дел не так уж и много), наши судьи вполне свободны в принятии решения, и, с очень большой вероятностью, можно предполагать, что дело будет рассмотрено по закону и справедливости.
Гелена Алексеева. Может ли простой человек добиться правды в судах? Мы все, когда доходим до судов, становимся простыми людьми, без денег и связей. Уж поверьте. Поэтому ответ: не может.
В декабре прошлого года был подписан закон, вносящий поправки в федеральное законодательство, согласно которому Конституционному суду России разрешается признавать неисполнимыми решения международных судов, в первую очередь Европейского суда по правам человека. Как эта норма может повлиять на ситуацию с отправлением правосудия в современной России? Можно ли говорить в этой связи о попытках ограничить действие международного права на территории нашей страны?
Елена Санникова. Да, конечно. Это очередная стезя «закручивания гаек», наступления власти на права человека, отказ подчиняться выработанным нормам защиты прав человека. Европейский суд по правам человека, действительно, выносит много решений против России. Ну так нужно соблюдать права человека, тогда и не будет таких решений. Но власть у нас идет другим путем. Мол, не права человека мы будем защищать, а власть от принуждения к соблюдению прав человека защитим. Это — общая тенденция, пятнадцать лет мы ее уже наблюдаем. Очень многие люди, столкнувшиеся с вопиющей несправедливостью в судебных решениях, с бесчеловечностью репрессивной системы, надеялись на решения Европейского суда, несмотря на неповоротливость и медлительность этого механизма. Теперь и этой надежды большинство из них лишены.
Что ж поделать. Но вечно это продолжаться не может. Здравый разум и чувство справедливости рано или поздно берут верх — и времена меняются к лучшему.
Гелена Алексеева. Относительно закона, разрешающего не применять решения ЕСЧП: это еще раз доказывает все сказанное мною выше. Все и всё понимают и всё осознают. Понимают, что в сегодняшней России суда — нет, права — нет, защиты у человека от произвола — нет, любое решение не соответствует ни российским, ни международным нормам. Я говорю о решениях в уголовных судах, самых страшных, ломающих жизни, ломающих человека.
Решения, которые, прежде всего, являются преступлениями против совести и чести. Именно таких разоблачений ждет общество.
Андрей Боус. Ситуацию с данным законом, как мне кажется, неправильно или некорректно преподносят. Смысл этого закона в том, что решения, в частности, Страсбурга, которые затрагивают юрисдикцию Конституционного суда либо противоречат Конституции РФ, безусловно, не могут исполняться, если Конституционный суд дал другую оценку или другое толкование. Это вещи очевидные, и с ними спорить глупо. Ничего удивительного тут нет, и данное решение никак не ограничивает действие международного права в нашей стране. Приведу пример. В отношении начальника Саратовской ИК-10 было возбуждено уголовное дело. Это произошло после реакции Страсбургского суда на то, что Россия не расследует факты избиения заключённых. Пожалуйста — дело возбудили после того, как Путин подписал данный закон.
Принятие решений по провокациям по взяткам и наркотикам, по нарушению права на защиту — если Страсбургский их суд выносит, Россия по этим постановлениям отменяет приговоры либо возбуждает уголовные дела, как в отношении начальника 10-й зоны.
Александр Никитин. В несвободных обществах законы являются инструментами сохранения господства и охраны интересов находящегося у власти коррумпированного олигархического клана. Мы видим, как правящей олигархией в своих интересах кроятся и перекраиваются любые, в том числе и совсем недавно принятые законы. А говорить о постоянном перекраивании и пересмотре управленческих решений исполнительными органами власти и смысла нет. Вседозволенность и бесконтрольность открывают широкий простор для свободного обращения с законами и правоприменительной практикой, несмотря на всю ее консервативность. А тот факт, что подобная деятельность порождает в обществе на всех уровнях правовой нигилизм, нашу коррумпированную бюрократию совершенно не волнует.
На мой взгляд, подобная опасная практика не может способствовать укреплению среди судейского сообщества приверженности к законности и правопорядку. Что же касается механизма реализации этого закона, то это во многом зависит от принципиальности и добросовестности членов Конституционного суда.
P.S. Редакция «ОМ» обращалась с данными вопросами к уполномоченному по правам человека в Саратовской области Татьяне Журик, однако из её аппарата последовал письменный ответ, который мы публикуем в полном объёме:
«Уполномоченный по правам человека в Саратовской области не располагает объективной информацией относительно ситуации с судьей Саратовского областного суда В. Стасенковым, фактах коррупции в судебной и правоохранительной системе.
Уполномоченный по правам человека в Саратовской области действует в пределах компетенции, предоставленной ему Законом Саратовской области «Об Уполномоченном по правам человека в Саратовской области». Согласно ст. 14 названного закона к сфере деятельности Уполномоченного относится работа территориальных органов федеральных органов исполнительной власти, руководство которыми осуществляет Правительство Российской Федерации, а также организаций федерального подчинения, государственных органов области, органов местного самоуправления, должностных лиц, государственных и муниципальных служащих области. Оценка работы судебной системы в компетенцию Уполномоченного не входит (орфография и пунктуация оставлены без изменения.— Авт.)».