Драма под названием “падение титана” разыгралась в апреле прошлого года, когда находящийся под следствием областной депутат и главный саратовский автоперевозчик Андрей Беликов, видимо, решил облегчить себе жизнь показаниями на Александра Ландо. И хотя титаном Соломоныча, может, и не назовешь, особенно учитывая его комплекцию, шум от внезапно возбужденного дела в отношении него был приличный.

Первый уполномоченный по правам человека в регионе, добившийся открытия первой в области колонии для женщин, стоявший у истоков региональной комиссии по помилованию, открывший двери тюрем для общественного контроля, возглавивший Общественную палату и снискавший уважение многих федеральных коллег. И в то же время – типичный, до мозга костей, советский активист, создавший себе имидж провластного рупора, умудрявшийся бузить и ссориться с кем угодно.

В 90-е годы ему сожгли дачу, в 2000-е бросили гранату во двор дома. В новейшей истории “гранатой” стало уголовное дело - Ландо все-таки отодвинули от дел с помощью правоохранительных органов.

В “потоплении” тогдашнего председателя ОП не стал препятствием ни его солидный возраст (76 лет), ни многочисленные заслуги и регалии – общественные и научные, ни государственные награды.

Прошло больше полутора лет. Как чувствует себя Ландо? Собирается ли и дальше бороться? Кто теперь ему друг, а кто враг? Что думает о своем уголовном преследовании, верит ли в справедливость? Изменилось ли его отношение к людям, власти, а, может, и к самому себе?

На эти вопросы Александр Ландо согласился ответить коллеге по общественной палате, юристу Николаю Скворцову и журналисту ИА “Взгляд-инфо” Елене Балаян. Своей вины Ландо не признавал с самого первого дня, мера пресечения ему не избиралась, обвинение не предъявлялось. Дело дважды прекращалось по реабилитирующим основаниям. Встреча проходила в его квартире на улице Волжской. Два юриста и журналист в свободном режиме пообщались о насущных делах, общественных и уголовных.

“Движемся к бриллиантовой…”

- Александр Соломонович, почему вы согласились дать интервью? С учетом вашего положения, думали, откажетесь…

- Я никогда не отказывал в интервью, тем более за то время, что я ушел из Общественной палаты, многое накопилось – есть недоговоренность и необходимость что-то сказать. Я думаю, людям, которые меня знают, все-таки интересно узнать, как я живу все эти полтора года. Ситуация, в которую я попал и, правда, очень непростая.

- Семья вас поддерживает?

- У нас с женой уникальная ситуация, в паспортах один день, один месяц и один год рождения (в санатории при заселении это сходство всегда вызывает изумление). Женат я один раз, и живем мы уже 53 года. Это больше чем золотая свадьба, движемся к бриллиантовой. Жена во всем меня поддерживает. Между прочим, она – полковник милиции, много лет была на следственной работе, прослужила 32 года в органах внутренних дел.

- В этой квартире давно живете? Я смотрю, она у вас обычная, скромная даже, можно сказать.

- С 1999 года. Конечно, с тех пор как улица Волжская стала пешеходной, место стало отличное!

- Видел вас занимающимся волейболом, теннисом настольным…

- Любовь к спорту у меня в детства, считаю, это нормально – держать себя в хорошей физической форме. До возбуждения уголовного дела три раза в неделю занимался спортом. А потом органы сломали налаженный ритм жизни. Даже, несмотря на то, что нахожусь в зоне риска, в период пандемии вынужден был ходить по служебным кабинетам правоохранительных органов. А вот ходить по лестницам пешком не могу себя заставить.

Все говорю себе, что буду брать пример с тебя, посмотри, говорю, вон, Скворцов никогда не ездит на лифте! И не могу – все-таки еду.

- Слушайте, но я бы в 77 лет, наверное, тоже ехал.

- Свой возраст я не чувствую, мне кажется, что я и сейчас, и в 50 был таким же энергичным и находящимся, как всегда, где-то на передовой. Я очень не люблю, когда меня спрашивают про возраст – самому страшно становится. Вот когда в больнице оказался с воспалением легких, и там меня спросили… А я иногда и сам не верю, что этот возраст принадлежит мне.

“Всегда говорил все честно и в лицо…”

- Кем вы себя больше ощущаете – политиком или общественным деятелем?

Скорее – второе. К тому же, в исполнительной власти никогда не был.

- Но вы всегда публично демонстрировали свою лояльность действующей власти, и в этих вопросах иногда опережали других. Для чего вам это было нужно? Может, стоило соблюдать дистанцию? Они-то от вас отказались. Не обидно, что они от вас отвернулись и предали?

- Не совсем это так – по лояльности. Вы же знаете, больше меня эту власть никто не критиковал.Те, кто ходит на заседания правительства и другие мероприятия, знают, что не было такого заседания, где бы я не задавал неудобные вопросы докладчикам. Это было при Аяцкове, и при Радаеве - я эти вопросы задавал, хотелось кому-то или нет. И, кроме меня, никто это не делал. И выступал с критикой. Да, есть первое лицо, но есть и министры, и главы районов, им очень доставалось, когда я выражал свое мнение или мнение палаты. Так что лояльность – это когда вообще не видишь недостатков, а если ты обращаешь внимание на них, чтобы они были исправлены, и это воспринимается, то это что? Конструктивная позиция, может быть.

Кстати, на заседаниях Общественной палаты России я задавал вопросы министрам правительства РФ, замам генерального прокурора РФ, Михаилу Мишустину как руководителю налоговой службы РФ, и всегда там выступал с предложениями. Зная такую мою активность, секретарь Общественной палаты РФ Александр Бречалов попросил меня, когда был на встрече в Кремле с президентом РФ Владимиром Путиным, посидеть тихо. Просьбу эту выполнил. Хочу заметить, что в свое время: в конце 90-х, когда Путин проводил в Саратове совещание по борьбе с наркоманией, я не только задал вопрос, но и выступил в его присутствии!

Золотую середину в отношениях с властью найти непросто, это большое искусство. У нас палата прошла три этапа: одна – первая – была “что изволите?”, вторая воевала с губернатором, а третья, с моим приходом, стала на путь диалога. Я – за диалог, потому что можно кричать “долой!”, и при этом не решить ни один вопрос для людей. А мы старались эти вопросы решать и людям помогать, и помогли тысячам людей, но при помощи власти, потому что, к сожалению, сама по себе палата все эти вопросы решить не может, она может их только инициировать.

- Вы начали свою политическую карьеру с середины восьмидесятых годов еще при Мысникове, затем работали при Аяцкове, продолжили при Ипатове, потом – при Радаеве. Кто из них адекватнее реагировал на критику?

- Юрий Алексеевич Мысников – это глыба! При нем началось мое “вхождение во власть”. Аяцкову я всегда говорил правду честно и в лицо. Он иногда обижался, говорил, что я порчу ему настроение, а я ему отвечал, что я, может, единственный, кто готов ради дела ему его испортить, остальные просто не рискнут. Принимая решения, выслушивал советы, даже если они ему не нравились.С Радаевым у меня были товарищеские отношения, потому что мы вместе начинали работать в партии: он был секретарем, а я – председателем контрольно-ревизионной комиссии. И мы тесно работали – я, как всегда, жестко выступал по многим вопросам, потому что в мои функции входило проверять, как партийцы работают. И эти наши добрые отношения сохранились и в то время, когда я был руководителем Общественной палаты. Когда мы писали на его имя письма, реакция на наши предложения, критику всегда была немедленной. Это многим не нравилось, но палата была эффективна, потому что была реакция губернатора.

- И все же, в блоге вы часто выражали лояльность власти. Зачем? Чтобы удержаться на плаву?

- А что власть по определению всегда плохая? Я выражаю свою позицию.

- Вы всегда одним из первых комментировали выступление президента с посланием…

- Ты же знаешь – я сам всегда излагаю свои мысли или журналистам диктую.

А мои блоги -  ну я так мыслю, так устроен, понимаешь? Так был воспитан -пионерией, комсомолом, партией. Мы всегда соревновались. И вот этот дух первенства -он во мне сидит. И если я чем-то занимаюсь, я должен постараться это сделать лучше других, эффективнее. Я не могу по-другому. Поэтому, по признанию коллег, Саратовский институт уполномоченного по правам человека и наша Общественная палата были лучшими в стране.

- Общественник должен быть диссидентом?

- Нет, не должен. Вот Рошаль, всем известный врач, общественный деятель. Больше чем он, Минздрав никто не критикует. Он что – диссидент? Нет, он лоялен к власти и президенту. Почему я должен быть против президента, за которого я голосовал? Путин – мой президент, президент моей страны.

Я всегда верю в то, о чем говорю. Еще работая адвокатом, я взял за правило никогда не спрашивать своего клиента, что на самом деле им было совершено. Потому что, если я знаю, что он ограбил, и он мне доверительно об этом скажет, и я буду потом его защищать, я не смогу это сделать от всей души, и эта ложь будет проявляться. Хотя любопытство иногда мучило сильно.

Помню, было у меня дело о домогательстве врачом пациентки. Я сумел его защитить (а он сам отрицал свою вину), и меня так и подмывало спросить: ну что, было там на самом деле? И так и не спросил. Выдержал все-таки!

“Новый” термин – справедливость

- А у ваших клиентов были оправдательные приговоры?

- Оправдательных приговоров в советские времена, к сожалению, практически не было. В крайнем случае, договаривались, возвращали дело в прокуратуру, и там по-тихому его прекращали.

- У вас были дела, по которым вы отказывались защищать людей?

- У меня таких дел не было. Есть работа. Если ты за эту работу взялся…

Вычищать выгребные ямы и возить нечистоты – тоже работа не очень – пахнет плохо, но ее кто-то должен выполнять. А если все адвокаты откажутся, кто тогда защиту конституционных прав будет осуществлять?

- Оправдательные приговоры должны быть?

- Должны. Если судьи будут вести себя принципиально по отношению к тому материалу, который они имеют, с точки зрения собранных доказательств, то следствие вольно или невольно будет подтягиваться и работать таким образом, что такие дела до суда доходить не будут.

Сегодня пока это, к сожалению, не стало правилом. В законе предусмотрено два равнозначных вида приговора: обвинительный и оправдательный. В этом суть правосудия. Не может быть сто процентов обвинительных приговоров. Это в принципе невозможно, так как качество следствия оставляет желать лучшего. В советские времена у нас раскрываемость была 98%, в то время как в большинстве стран – около 60%. Она и не может быть выше, даже с супертехникой. Это все от лукавого.

Новый председатель областного суда напомнил всем, что принцип работы судей -”законность и обоснованность”, это всегда говорилось, но он вспомнил еще один принцип – справедливость, а вот об этом нигде я не слышал до его прихода.

- Вы не слышали, что приговоры должны быть справедливыми?

- Я не слышал, чтобы об этом говорили должностные лица уровня председателя суда. Древнекитайский философ Конфуций утверждал: “Из всех преступлений самое тяжкое – это бессердечие”.

- Вы знакомы с деятельностью суда с участием народных заседателей и присяжных. Что лучше?

- Конечно, суд присяжных наиболее эффективная форма правосудия. Там достигается настоящая состязательность обвинения и защиты. А народные заседатели, как правило, были исполнителями воли судьи. Не зря их называли “кивалами”.

У меня в 70-х годах была интересная ситуация. Я, будучи народным заседателем, исполнял обязанности народного судьи (замещал всех судей Кировского народного суда, уходящих в отпуск) и по одному уголовному делу народные заседатели в совещательной комнате стали называть низкую планку меры наказания. А это никак не соответствовало материалам дела. Тогда я специально назвал максимум по этой статье. Это предложение вызвало неприятие моих коллег. Тогда я согласился, что это много, и предложил остановиться на половине срока наказания. Это всех устроило. Это был единственный случай разногласия в составе суда.

- Когда плачевнее была ситуация с правами человека, тогда или сейчас?

- Конечно, тогда. Сейчас другие проблемы. Но самое сложное было в девяностые годы. Во многое сейчас сложно поверить. В то время месяцами, а подчас и годами, не выплачивались зарплаты, пенсии. В массовом порядке закрывались заводы, люди оставались на улице. Я, будучи уполномоченным по правам человека, в год принимал по 6 тысяч человек. Вот тогда я вывел для себя ряд базовых положений для правозащитной деятельности:

1. “Уполномоченный – это не должность, это состояние души”

2. “С каждым пришедшим к тебе гражданином надо набраться терпения и слушать его, не перебивая”

3. “К каждому пришедшему надо проникнуться чувством уважения и сопереживания за его судьбу”

4. “Из проблем одного человека надо найти решение для многих людей через изменение законов, инструкций и т.д.”

Мы тогда впервые создали институты уполномоченного в школах, в местах лишения свободы на общественных началах, ликвидировали неравенство между мужчинами и женщинами – у нас в области не было женской колонии, и женщин отправляли отбывать наказание в Мордовию, а мужчины оставались здесь. А это связи с семьей, близкими.

Я четыре года с Юрием Калининым, заместителем министра юстиции РФ, на эту тему работал. И однажды он сказал: все, ты меня достал, звоню в Саратов! И мы создали такую колонию. И я этим горжусь.

Обвиняемые на суде сидели в клетках, в которых держат зверей. Я поставил вопрос, что необходимо сделать стеклянный аквариум, как в цивилизованном мире. И Александр Галкин, председатель облсуда, меня поддержал. Мы попросили Александра Либермана (директор завода Техстекло – ред.) сделать образец и показали Вячеславу Лебедеву, председателю Верховного суда. И сегодня это сделано в стране, я этим горжусь. И знаю, что я сделал для людей доброе дело.

Суды длились по полтора года, один судья уходил в отпуск, другой мог заболеть. И к этому относились так: сидит и сидит.

Следственный изолятор был настолько переполнен, что спать приходилось по очереди. И вот я пригласил работников прокуратуры и суда сходить в следственный изолятор на экскурсию, посмотреть условия содержания. Зампрокурора области Александр Бабичев, когда увидел это все, надо отдать ему должное, освободил около десятка человек по своему постановлению, а тогда не суд давал санкцию на арест, а прокурор, и он же мог ее отозвать. И как-то меру пресечения стали поаккуратнее с тех пор применять. И сроки содержания при рассмотрении дел в суде резко сократились.

Желание вернуться есть…

- Много копий было сломано по поводу принципа формирования ОП. Вам никогда не хотелось сделать так, чтобы члены палаты избирались на выборах, а не выдвигались по провластным спискам?

- Хотелось.  Ничего лучше прямых, альтернативных, честных выборов демократия не придумала.

- Как председатель ОП вы имели возможность инициировать отставку чиновника в правительстве. Вы в достаточной мере этим правом пользовались?

- Отставки были. По нашему представлению уволили двух руководителей областного фонда капремонта, в том числе, и потому, что я приходил к губернатору с нашим письмом и обрисовывал ситуацию. Таунхаусы на Питерской помнишь? Это мы занялись той белибердой, которая происходила в администрации, когда людям сначала дали разрешение на строительство, а потом поставили вопрос о сносе их домов. Это с нашей подачи был уволен первый замминистра строительства, начальник архстройнадзора.

Некоторые темы мы подняли впервые в стране. Нелегальный бизнес – тогда, несколько лет назад, этой темы не было вообще в повестке. Одним из первых озаботились проблемой ритуальных услуг, какие там творятся безобразия. Хотя вопрос до сих пор не решен, и нового закона нет.

Острые темы были в нашей повестки еженедельно. Вопрос об отставке второстепенный, главное – поправить положение дел в поднятой проблеме.

- Как возникло решение уйти с поста председателя Общественной палаты?

- Было бы неправдой сказать, что вот я встал однажды утром и решил написать заявление. У меня такого решения не возникало. Произошло то, что произошло. Хотя Игорь Пивоваров публично от имени губернатора Валерия Радаева во время заседания в Общественной палате обещал мне должность советника губернатора, где я с пользой для людей продолжу общественную деятельность.

Я понимал, что должность советника на самом деле дает много возможностей, особенно с моим неуемным характером.

- Желание вернуться в общественную жизнь есть?

- Желание есть. Для меня нахождение все время дома – смерти подобно!

“Жена говорит: будь похитрее!”

- В публичном пространстве вы многим запомнились как человек, который постоянно с кем-то ссорится, выясняет отношения. Это признак неравнодушия к проблемам гражданского общества или черта характера?

- Это, прежде всего, неравнодушие, но и характер мне, конечно, надо умерить. Но я очень болезненно всегда реагирую на несправедливость, меня она и самого много раз в жизни касалась. Может, и надо иной раз сдержать эмоции, повести себя похитрее. Мне всегда жена говорит – будь похитрее!

- Мне кажется, никто не упрекнет вас в отсутствии хитрости.

- Вот жена упрекает! Все время говорит: ну зачем тебе? Промолчи! И в самом деле, думаешь, зачем это было нужно, если начинаешь от этого не то, чтобы страдать, но чувствовать от некоторых должностных лиц неприязнь.

С коллегами я почти не конфликтовал, у нас рабочая атмосфера, я не беру ситуацию из Балаково (когда Ландо рассорился с членом ОП Натальей Караман – ред.). И когда у меня случились форс-мажорные вот эти обстоятельства, Караман позвонила мне и поддержала. И с днем рождения поздравила. Я говорю – вот уж от кого не ожидал. А она говорит – не люблю, когда свои бросают своих, потому я с вами в этой ситуации.

У меня были непростые отношения с руководителями правоохранительных органов. Я критиковал их работу, они проверяли меня по всем инстанциям: квартира, дача, куда ездил на курорт. Но это не помешало нам наладить затем товарищеские отношения с ними.

Когда я был уполномоченным по правам человека, руководитель аппарата как-то мне сказал: а ты знаешь, что тебя не любят в правоохранительных структурах? Я говорю: для меня это похвала, значит, я хорошо работаю. Потому что права человека нарушаются, прежде всего, в этих структурах.

- А вам вообще важно, как к вам относятся, что говорят, что пишут?

- Конечно, важно, я же тоже человек, и очень ранимый.

- Значит, вы в курсе, сколько раздражения в ваш адрес выливается в телеграм-каналах?

- В определенных. Конечно, в курсе. Но надо иметь в виду, что “глас народа – это глас Божий”. Так вот, по всем социологическим опросам, мой рейтинг был одним из самых высоких в области. Конечно, до Вячеслава Володина мне далеко. Его вообще можно занести в книгу рекордов Гиннеса – его рейтинг на протяжении вот уже более 30 лет по праву держится в районе 70%.

- Правду про вас говорят, что вы могли открыть дверь любого кабинета, а если дверь закрыта, пролезть в форточку?

- Нет, в форточку я не мог, но моя должность позволяла мне зайти в любой кабинет, у меня были добрые отношения с главами, что не мешало мне в случае необходимости их критиковать. Труднее всего было попасть к Денису Фадееву, когда он был вице-губернатором. Но не потому, что он не принимал, а потому, что вечно шли заседания, которые длились подолгу. Я никогда не сидел в приемной, мне жалко времени на пустое времяпрепровождение. Если к Радаеву, я заранее спрашивал, когда он сможет меня принять. Аяцкову звонил напрямую, но часто он сам звонил и меня приглашал. Почему меня должны были где-то не принимать при моем положении уполномоченного или председателя ОП? Принимали. Потому что я приходил не с глупостями и личными просьбами…

“Даже ставят в церкви свечку…”

- В связи с той ситуации, в которой вы оказались, далеко не все люди, которые прежде были с вами лояльны, поспешили выразить публичную поддержку. Исключение составили Борис Громов, Борис Эбзеев, Александр Брод. Как вы относитесь к такой перемене в отношении к вам людей? Были ли вы к ней готовы?

- Один из моих друзей мне сказал: вот ты сейчас узнаешь, кто друг, а кто недруг, и таких недругов у тебя будет много.

Может быть, состояние моей души было бы гораздо хуже, если бы я не увидел поддержку самых разных людей. Они были готовы собирать подписи, выступать публично, я сказал – не надо. Они мне звонят, со мной встречаются, приходят, говорят слова поддержки, даже ставят в церкви свечку, молятся. Многим я когда-то сделал добро, и люди помнят. И поколебать уважение ко мне не удалось, а ведь обычно на следующий день – сразу пустота.

Мои коллеги по палате меня тоже публично поддержали. А каждый день чтоб высказывались публично – это лишнее.

Раньше я никогда не считал звонки на день рождения, их было несколько десятков. А в этот раз – посчитал. Звонков было больше ста. И это не считая СМСок. И звонили те люди, которые давно мне не звонят, но посчитали нужным это сделать, и не просто поздравить, но сказать: “Ты держись!”, потому что все знают, что никакого преступления я не совершал и не мог этого сделать. Вот это меня сильно поддерживает.

- Что вы думаете о своем деле?

- Как сказал мне один мой коллега: ты же понимаешь, это дело политическое, от тебя хотят добиться показаний на должностных лиц, с которым ты общался.

- Вас об этом спрашивали?

- Да. Придет время, я об этом расскажу подробно. Один мой хороший товарищ предупреждал всех: “Не трогайте Соломоныча, иначе он загрызет вас, как пиранья”.

- Следователь добрый, злой?

- К сожалению, следователь выполнял поставленную перед ним задачу: не установить истину, а во что бы то ни стало доказать виновность.

- Беликов был вашим другом?

- Да, у нас были более чем товарищеские отношения на протяжении 10 лет. Я ему по жизни много помогал, по работе, депутатской деятельности и в решение личных вопросов. Мы вместе с Олегом Грищенко были у него на первой свадьбе дочери, был там и ряд высокопоставленных должностных лиц прокуратуры, мэрии. Был я и на второй свадьбе его дочери – с Лузановским, в том числе, при регистрации, а там собирались самые близкие люди, вся его семья.

- Почему, по вашему мнению, Беликов так поступил?

- Он находился в условиях следственного изолятора. Дай показания – и взамен получишь свободу.

- Но почему против вас?

- Точно не знаю, может быть, попросили и заставили.

- Вы восприняли поступок Беликова как удар в спину?

- Конечно, воспринял, а как по-другому его оценивать?

- Думаете, у него внутри что-то изменилось?

- Ну конечно, ведь я не имею никакого отношения к тому преступлению, в котором его обвиняют. И он мне всегда отвечал, что все по бизнесу у него прозрачно. Более того, думаю (и не я один), что в его собственных действиях, по которым он привлечен к уголовной ответственности, нет состава преступления. Это чисто экономические отношения. Можно ознакомиться с его показаниями при рассмотрении его уголовного дела в суде. Он там объяснил, почему он признал себя виновным, сидя шесть месяцев в СИЗО. А что касается конкурса 2014 года, он там прямо ответил на вопрос прокурора, что он ни к кому не обращался за помощью, так как в этом не было необходимости. Все эти показания зафиксированы в протоколе судебного заседания.

Вопрос жизни и смерти

- Кто ваш адвокат?

- Это моя бывшая студентка Татьяна Штода, одна из лучших, человек очень добросовестный и грамотный, много лет работала в следствии. В этом смысле возможность у меня большая – я тысячи студентов обучал, и я их учил соблюдать закон. После девяти месяцев следствия подключил адвоката из Москвы.

- Почему именитого адвоката не выбрали?

- Именитые очень заняты. Меня знают многие, например, Генри Резник, Владислав Гриб. Все-таки я сам “Почетный адвокат России”, награжден медалью имени Плевако.

- Учитывая, что следствие и суд сегодня имеют обвинительный уклон, и суд становится на сторону следствия, как вы оценивали свои шансы в этом деле?  Надеялись на справедливость, законное и беспристрастное решение?

- Конечно, я уверен, что мы в суде смогли бы доказать мою невиновность, если бы дело до суда дошло. Сегодня у людей появилась вера в правосудие: если раньше практически не было оправдательных приговоров, то за последние два года их вынесено более 30. Во главу угла новое руководство областного суда поставило закон -  вот оно, торжество Конституции РФ.

- Как профессиональный юрист, адвокат, преподаватель права, как оцениваете собственное дело, насколько оно профессионально велось? Соблюдались ли те юридические истины, которым вы учили студентов?

- Хороший вопрос. Я работал в академии 50 лет – с 1969 года, последние десять лет возглавлял единственный в стране институт законотворчества, созданный по инициативе Вячеслава Володина. Я учил всегда презумпции невиновности и считал, что у следователя нет задачи во что бы ты ни стало человека посадить. Его задача -  расследовать преступление, доказать вину, но если есть доказательства оправдательного характера, то они также должны оцениваться, как и противоположные.  Но это в идеале.

Я говорил студентам, что следователь может не согласиться с указанием прокурора, тогда прокурор заберет у него дело и отдаст другому следователю. Но это все тоже в идеале. На практике они потом приходили и говорили – попробуй прокурору скажи, что он неправ, большой вопрос, будешь ты после этого работать или нет. Все равно многое зависит от людей. Я, может, не открою большого секрета, но когда руководителем следствия работал Николай Никитин, к нему несколько раз приходили с этим делом, чтобы возбудить. Он каждый раз отказывал и говорил, что здесь состава никакого нет и быть не может.

Беликов же дал на меня показания, когда еще Николай Никитин был. Но это Никитин, который действительно очень грамотный и профессиональный, и видит конечный результат, и он мог себе это позволить, потому что он такой человек. Хотя с Никитиным у меня нет связей – ни деловых, никаких, мы просто друг друга знали. Я даже не пересекался с ним по линии общественной деятельности, в отличие от прокурора области, с которым мы плотно общались, я часто у него бывал, и мы обсуждали проблемы, которые волновали палату и людей. У нас были нормальные деловые отношения, в любое время, как только я звонил, он принимал.

Он лично осуществлял надзор за моим делом, и, конечно, в этой ситуации мог бы меня пригласить на беседу и спросить глаза в глаза.

Между прочим, я такую просьбу в письменном виде Сергею Филипенко высказал, сразу после возбуждения уголовного дела, но встреча была поручена другому сотруднику. Встреча состоялась, но лишь через год после начала следствия. И только после этого, наконец, начали проверяться доводы мои и адвокатов по моей защите. Особый разговор о доследовании, которое произошло по инициативе прокурора области: это может быть пособием по правовому беспределу. Когда-нибудь я расскажу и об этом.

- Идеалы юриспруденции, которым вы учили студентов, в вашем деле соблюдались?

- Нет, конечно. Моим делом занимались 9 следователей, наработали 16 томов, около 4 тысяч страниц. Пройти пришлось через все: обыск, экспертизу, прослушку, запросы на все и вся. Давление оказывалось колоссальное. Но надо было сохранить лицо. Думаю, мне это удалось.

“Сынок” записывал мои разговоры

- То, как люди себя ведут по отношению к Вам, как-то изменило ваш взгляд на жизнь?

- Не изменило. Людей, сочувствующих мне, оказалось гораздо больше, чем тех, которые идут к прокурору и говорят: вы его четвертуйте… Бог таким людям судья. Владимир Познер пришедшим к нему на интервью известным людям в конце задает один и тот же вопрос: “Когда после смерти предстанете перед Богом, что скажете ему?” Вот о чем надо думать многим.

Не могу в связи с этим не сказать об одном из двух персонажей, которым я доверял, но очень в них ошибся. Речь идет о Евгении Лузановском. Ко мне его привел очень уважаемый руководитель с просьбой взять под свое крыло. Я вкладывал в него душу, несколько лет его вел по жизни.Он публично в палате называл меня вторым отцом. И вот этот так называемый “сынок” записывал мои с ним разговоры! Такие люди, как Лузановский, не должны быть рукопожатными.

- На судьбу обиды нет, что так воздала за заслуги?

- Нормальная судьба. Судьба ко мне всегда благоволила и рука Всевышнего, наверное, меня вела.

- Как у вас с финансами сейчас?

- Я никогда не занимался бизнесом – ни я, ни дочь, ни жена, ни зять, ни внуки. Хотя мне близкие иной раз говорят: ты бы за то время, что был рядом с властью, хотя бы какие-то нежилые помещения приобрел, для внучки, для бизнеса, чтобы какой-то магазин можно было открыть.

Конечно, я мог многое поиметь в те лихие девяностые. Но мне всегда нравилось быть общественником, и я этим занимался.

- А Беликова вы бы простили, если бы он у вас прощения попросил?

- Наверное, да. Считаю, надо иметь мужество для этого, это же не просто так. Ты знаешь, какое удивление я вызвал своим ответом у следователя, спросившего меня, есть ли у меня претензии к Беликову? – “Нет к нему претензий”. Его поставили в условия содержания под стражей. А там ох как несладко. Не каждый выдержит испытание лишением свободы. Он сам объяснил публично в суде, почему вынужден был признать себя виновным.

А вот к правоохранительным органам у меня есть серьезные претензии. Они должны были сразу же разобраться в этой ситуации. Ты же смог разобраться, опубликовав через 10 дней  после возбуждения уголовного дела в издаваемом Юркомом журнале большую статью, где глубоко проанализировал ситуацию и сделал вывод о бесперспективности этого дела. Ты вместе с коллегами по Общественной палате неоднократно ходил к прокурору области, руководителю следствия, доказывая мою невиновность. Однако им понадобилось больше года, чтобы прийти к такому же выводу.

- Я знаю, что после вашего ухода из палаты президент наградил вас почетной грамотой. Вручили вам ее?

- Да, это тоже такая интересная интрига. 27 февраля 2019 года вышло распоряжение президента, а после этого возбудили уголовное дело. Меня наградили грамотой за трудовые успехи, общественную работу. Хотел бы сказать огромное спасибо членам Общественной палаты, которые меня на протяжении всего этого времени поддерживали. И считаю, что награда эта – наша общая.

- Какие планы на будущее?

- Меня лишили работы, общественной должности, но не смогли лишить веры в себя и признательности тысяч людей, которым я помогал на протяжении десятков лет. А главное – желания жить и быть нужным людям, родным и друзьям. Очень хорошо по этому поводу сказал Омар Хайям “Упавший духом гибнет раньше срока”. Я думаю, что пока мы живы, надо трудиться и не уходить из общественной жизни, если ты посвятил ей всю жизнь. Я создал фонд – не по сбору денег, а именно правозащитный. Меня к этому подвигали те люди, которые ко мне до сих пор приходят, звонят, просят помочь. Ощутив всю тяжесть испытаний, выпавших мне за последний год, я получил бесценный опыт, стал сильнее, мудрее и еще больше укрепился в мысли – когда делаешь добро людям, оно обязательно к тебе многократно вернется. Многие звонили в трудные для меня дни со словами поддержки, демонстрируя тем самым свое доброе отношение ко мне.

Один из близких мне людей сказал: ты столько всего видел, тебе пора писать мемуары. Все руки никак не доходили, а сейчас я приступил к реализации и придумал название: “Правда, только правда и ничего кроме правды”. Рассказываю там о моей встрече с Юрием Левитаном, о своем учителе профессоре права Василии Познанском, святой был человек, и много еще о ком.

Источник: https://www.vzsar.ru/special/2020/10/12/solomonovicha-reshenie.html